Застой. Перестройка. Отстой

Все мы смотрели на Ельцина с восхищением – надеялись на него, были уверены, что именно такие люди, как он, честные, бескомпромиссные коммунисты, должны управлять страной. Любовь к витиеватому краснобаю Горбачеву уже ослабевала.

У Ельцина тогда установились теплые, дружеские отношения с редактором нашей институтской газеты «Комсомольская звездочка» Юлией Николаевной Вишняковой. Она решила опубликовать фрагменты выступления Бориса Николаевича во ВНИ. А когда поехала к будущему первому президенту России визировать этот текст, то по дружбе взяла и меня с собой.

И вот мы на Пушкинской улице, в здании ГОССТРОЯ СССР, где тогда работал Борис Николаевич. Его помощник провел нас в солидный, просторный кабинет. Ельцин галантно поцеловал ручку Юлии Николаевне. Мне дружелюбно протянул руку. И как-то пронзительно посмотрел на меня в упор. Потом начал расспрашивать. Кто, мол, такой? И откуда?

Я ответил:

– Москвич, раньше работал в музее пролетарского писателя Беднякова, а также в школе.

Видимо, ответ Бориса Николаевича удовлетворил. И больше он у меня и у Юлии Николаевны ничего не спрашивал. Начал рассказывать сам. Разные невероятные, весьма грустные истории из своей жизни. Оказывается, Госбезопасность его постоянно тогда преследовала.

– Вот недавно сюда, в этот кабинет, – откровенничал Ельцин, – приходили люди из ГБ. Из сочувствующих мне. Они просили меня быть осторожнее. Оказывается, в ГБ изобрели такое оружие, которое может уничтожать людей на огромном расстоянии… И при этом не оставлять никаких следов. Вот, например, вы едете в набитом троллейбусе – а где-то в далеком кабинете какой-нибудь секретный агент нажимает на кнопку – срабатывает дистанционное электронное оружие – и вы убиты. Следов насильственного воздействия – нет. Сердце… Вот такая загогулина. Кто же мне поможет? Может быть, вы?

Он посмотрел на нас в упор.

– У вас много союзников, – сказал я, – во всяком случае, весь ВНИ вас обожает.

– Я верю в молодежь, – ответил Ельцин, – а старым номенклатурщикам – нет.

Когда мы уже завершали беседу, Ельцин протянул Юлии Николаевне толстенную папку с бумагами:

– Здесь в с е мое выступление во ВНИ.

Я пошутил:

– Борис Николаевич, если сейчас эту папку бросить вниз – она не долетит. Кто-нибудь перехватит.

Будущий президент рассмеялся.

Я смотрел в его открытое, простое и волевое лицо. Мне оно импонировало. Но я понимал: этот человек хочет понравиться в с е м, он актер, он постоянно смотрит на себя со стороны и пойдет на любые поступки – лишь бы привлечь к себе внимание и добиться успеха у электората… Еще меня удивило, что Ельцин искал защиты от КГБ у редактора многотиражки и студента… Меня это удивило. Чем же мы могли ему помочь?!

Учеба завершилась, как будто и не начиналась, – мы учились по ускоренной программе всего один год.На выпускном государственном экзамене по основам политической экономии меня спросили:

– Вы верите в Бога?

Я ответил:

– Да.

Профессор захотел уточнить:

– Бог – это любовь?

Я сказал:

– Бог – это поэзия.

Мне поставили «отлично».

ГЛАВА 5. ГАЗЕТЧИК

После окончания ВНИ меня хотели распределить в «Московский помощник партии», но я туда идти не собирался – меня по рекомендации Владимира Высочина из «Искорки» пригласили в другую газету, еженедельник «Кулак – оплот капитализма».

Я был уже номенклатурой, собрали бюро ЦК. Вынесли постановление – разрешить Е. В. Жаркову устроиться на работу в газету «Кулак – оплот капитализма», т.к. газета учреждена в том числе и ЦК ВЛКСМ.

Я позвонил редактору «Московского помощника партии» Николаю Павловичу Курицыну и сказал ему, чтобы на меня не рассчитывали. Он очень обрадовался…

Я стал работать в «Кулаке», писал много, и в свою газету, и в другие – вел персональные рубрики в пяти других изданиях, но денег все равно не хватало. В 1991 году в Москве наступил реальный голод. Хлеба достать было очень трудно. Не говорю уже о кашах, консервах, масле или молоке. Мало того, что все это стоило бесконечно дорого (сосиски, например, пятьдесят рублей за килограмм), всего этого просто не было в продаже. А если что-то появлялось, то выстраивались такие очереди, которые могли выстоять только геройские неработающие пенсионеры. Экономика рухнула. Доллар шел на бирже по сто десять рублей.

Мы все равно не сдавались. Я писал и днем, и ночью, Наташа ежедневно за гроши давала уроки русского языка школьникам-абитуриентам. Мы экономили на всем, но все-таки покупали некоторые необходимые вещи и продукты. Даже яблоки. Наташа чистила яблочко и отдавала Настюшке, а кожуру мы оставляли себе.

В нашей маленький десятиметровой комнате мы свили очень уютное гнездышко. Серега Грушин нам подарил платяной шкаф, мы купили «декодер» и настроили видик, разложили в один рядок (очень красиво и удобно!) книжки. Наташа регулярно протирала пыль и мыла пол. Я припер с работы (жаль, что под расписку) электрическую машинку. Словом, все было не так страшно.