Застолье Петра Вайля

Владимир Тольц. Некогда, еще молодым человеком, мой коллега Петр Вайль вместе с Александром Генисом написал литературно-публицистическое сочинение “60-е”, в котором немало места уделено советскому мифу Кубинской революции.

Петр Вайль. Кубинская революция совпала с хрущевской оттепелью, и это было самое главное для России. Кубинская революция сделалась метафорой для шестидесятников. Они нагружали Кубу тем, что не могли по разным обстоятельствам сделать или высказать у себя дома. Ну, самые такие простые бытовые детали. Скажем, еще в конце 50-х – начале 60-х годов милиция гонялась за бородатыми молодыми людьми, а кубинцы все были “барбудос” – и Че Гевара, и Рауль Кастро, и сам Фидель ходили с бородами. И это была такая легитимация, что ли, бороды для советских либеральных молодых людей. Затем кубинцы, как любая революция, приветствовали свой авангард. К этому времени авангард в Советском Союзе был давно уже в законе. И тогда-то шестидесятники вспомнили, что в 20-е авангардное искусство было самым передовым и самым главным и у них тоже. И именно козырем кубинского авангарда они пробивали свои работы, подобные авангарду. Все это совершенно понятно.

И даже были вещи несколько анекдотичные. Например, понятно, что в то время был полный запрет на всяческий “религиозный дурман”, как говорили в то время, пропаганду и упоминание. А Куба, только что в то время освободившаяся, была вполне христианской страной. И, например, Евтушенко писал свои кубинские стихи, там было четверостишие:

Но чтоб не путать мне века
и мне потом не каяться,
здесь на стене у рыбака
Хрущев, Христос и Кастро.

Хорошо сочетание – Хрущев, Христос и Кастро. В этой компании проходил даже Христос.

На Кубу возложили все свои не воплотившиеся надежды и чаяния. Вот это откликалось, Кубой можно было оперировать как инструментом. Куба была таким полигоном, что ли. Или наоборот, как другие считали, Россия была полигоном для Кубы. Во всяком случае, это было нечто, что придавало достижениям и попыткам шестидесятников некую всемирность, некий всемирный масштаб.

Мои любимые пластинки

Программа: “Поверх барьеров”

Ведущий: Игорь Померанцев

20 апреля 2007 года

Петр Вайль. В начале 70-х годов я отбывал срочную службу в советской армии. У меня там был приятель-однополчанин, вильнюсский джазовый пианист Олег Молокоедов. Он, насколько я знаю, и сейчас вполне успешно концертирует. Мы с Олегом много всякого обсуждали, а поскольку это был полк радиоразведки, у нас полно было всякой аппаратуры хорошей, на которой мы не только подслушивали вражеские самолеты и базы, но и, естественно, слушали всякие передачи, и больше всего музыки.

И вот тогда Олег мне дал послушать песню Аструд Жилберту “Девушка с Ипанемы”. Я был совершенно заворожен. Мы тогда очень увлекались французскими экзистенциалистами – Альбером Камю, Сартром, – а про них писали, что у них “нулевой градус письма”. И вот мы, помню, с Олегом решили, что Аструд Жилберту и есть такой аналог этой литературной манеры: она пела как-то совершенно бесстрастно, без модуляций голоса, но это все тебя обволакивало невероятной красотой. Плюс на гитаре играл ее к тому времени муж не муж Жоао Жилберту, а на саксофоне – великолепный Стэн Гетц. Он никогда не входил в число великих саксофонистов, конечно, не достигал высот ни Лестера Янга, ни Чарли Паркера, ни Джона Колтрейна, но звучание его саксофона совершенно изумительное. И вот это сочетание Стэна Гетца и Аструд Жилберту – незабываемо.

Что называется, шли годы. Я попал в конце 80-х в Рио-де-Жанейро. И, естественно, отправился на Ипанему. Это один из трех главных пляжей Рио – Копакабана, Лебон и Ипанема. И пошел в тот ресторан, где была написана эта песня. Это произошло в 62-м, когда композитор Антониу Карлош Жобин со своим другом поэтом Винисиусом Морайсом сидели и вдруг увидели девушку. Они были так поражены ее красотой, что тут же прямо в ресторане на салфетке написали песню: Жобин – ноты, а Морайс – текст. Девушка эта известна, ее зовут Элоиза Пинейру, она потом переехала в Сан-Паулу. Песня, так и названная “Девушка с Ипанемы”, стала известной, ее записал Жобин с Жоао Жилберту.

И тут в студии оказалась довольно случайно Аструд, которая не была певицей, но она знала английский. Они решили: почему не попробовать смешанный вариант – английский и португальский. И именно это выбросило песню в первые ряды хитов и в Северной Америке тоже.

И вот я пошел в этот ресторан, который теперь так и называется – Garota de Ipanema, эта салфетка, увеличенная в десятки раз, висит на стене.