Застолье Петра Вайля

Анатолий Стреляный. Со мной в студии мои коллеги Петр Вайль и Владимир Тольц. Много лет назад я работал в советских газетах и журналах. Самым ненавистным лозунгом, который мы повторяли вслед за партией каждый день, был “За каждым письмом – живой человек”. Один из моих коллег, измученный письмами (каждый день их приходило в “Комсомольскую правду”, где я работал с 1962-го по 1969-й, пока не выгнали, несколько мешков), каждый день повторял, что “нормальный человек в газету не пишет”.

Петр Вайль. Это довольно распространенное мнение, чтобы не сказать банальное. Но существует и другое, тоже вполне распространенное и тоже вполне банальное, – что те, кто пишет в газеты, на радио, на телевидение, – это и есть цвет аудитории. И я со временем начал придерживаться именно второй точки зрения. Потому что действительно что-то должно быть в человеческой психике особое, чтобы он не поленился, взял лист бумаги, сел (обычно это без машинки, без компьютера, а от руки) и стал писать длинное письмо со своими соображениями. Действительно не вполне нормально, но именно на ненормальных людях все держится на свете. И тот самый стимул, который помогает нам соображать, очень часто содержится именно в письмах и звонках наших слушателей и читателей.

владимир тольц. Я не думаю, чтобы можно было обозначить наших корреспондентов словом “цвет”. Это просто нормальные люди, одни пишут, другие не пишут. “Цвет” – это некая для меня возвышенно-оценочная категория. Среди писем, которых я получаю довольно много, много писем меркантильного свойства. Например, я помню, как только началась перестройка, как только мы стали получать письма легально – которые прошли через советскую почту нормальным путем, начали в большом количестве приходить письма такого примерно содержания, такой модели: я слушаю вашу передачу с такого-то года, вы мне очень все нравитесь (дальше перечень сотрудников – пять-шесть фамилий), я прошу прислать мне лодочный мотор конструкции такой-то, фирмы такой-то, который, как я слышал, в Мюнхене стоит недорого. Тут все прозрачно. Не обязательно все, кто пишет нам, желают, чтобы им что-то прислали. Но это довольно распространенная категория тех, кто пишет.

П. В. Вы знаете, Володя, это все равно что говорить, что приходят изобретатели с какими-то безумными идеями. А некоторые приходят и говорят, мол, мне бы денег неплохо дать, потому что у меня забор повалился и жена мало зарабатывает. Все-таки эту категорию надо отсечь как не заслуживающую внимания. А вот те, кто действительно берет на себя труд откорректировать нас, по-моему, производят колоссально важную работу, нечто вроде санитаров леса, которые что-то выгрызают.

А. С. Самое ужасное для человека, работавшего в советской прессе, – это обязанность отвечать на каждое письмо. И очень трудно было считать нормальным или хорошим человеком того, кто непременно на тебя жаловался, и обязательно в ЦК, если не в ООН, и требовал ответа обязательно по существу, обязательно принять меры. Это было самое тяжелое. Привычка эта у российской публики, читающей, слушающей радио, глядящей телевизор, осталась. Я только что на столе у одного из коллег видел письмо, в которым человек пишет: “Я писал в ваше московское бюро, просил мне прислать адреса таких-то людей (фамилии каких-то знаменитостей, которые я никогда не слышал), но так и не получил ответа”. И все эти слова подчеркнуты тремя линиями, как будто он пишет в ЦК КПСС. А, собственно, почему ему должны обязательно отвечать? Это ему в голову не приходит.

В. Т. Вы знаете, Анатолий, я думаю, на письма надо отвечать. Исключая, может быть, письма, где содержится грубая матерщина, ужасные выпады безумного свойства, адресованные тому, кому пишется это письмо, или оскорбления в адрес его коллег. И мне всегда очень жаль, что я не мог отвечать у микрофона на все письма, некоторым я даже писал извинения. На это, к сожалению, тоже не хватает времени.

А. С. Я знаю, почему вы так бережно относитесь к письмам. Потому что вы до этого не работали в советской печати. Человек, который хотя бы пять лет проработал в советской печати, не был таким чутким в отношении писем. Я хочу предложить вот что. У каждого из нас, кто прочитал тысячи писем, а я их прочитал, наверное, больше десятка тысяч по постылой служебной обязанности, так что насобачился по почеркам уже угадывать не только кто пишет, а и о чем пишет (не каждый раз, но бывало), – и у каждого из нас в памяти есть какие-то истории, связанные с тем самым письмом, “за каждым из которых стоит живой человек”…