Застолье в застой

К тому же новая элита возникала скоропостижно, отменяя и растаптывая прежних хозяев жизни. Лацис, руководивший одно время украинской ЧК, а затем ставший заместителем у Дзержинского, разъяснял: «Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал словом и делом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, — какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого». Сам Дзержинский был еще более категоричен и краток: «Для расстрела нам не нужно ни доказательств, ни допросов, ни подозрений. Мы находим нужным и расстреливаем, вот и все». Знаменитый писатель Владимир Короленко вздыхал из Полтавы: «Никто не знает, кто его может арестовать и за что…» Василий Шульгин рассказывал из Киева: «Я на минуточку остановился на Большой Васильковской, которая теперь называется Красноармейская, где был наш клуб «русских националистов». В 1919 году членов этого клуба, не успевших бежать из Киева, большевики расстреливали «по списку». Где-то нашли старый список еще одиннадцатого года и всех, кого успели захватить, расстреляли». Иван Бунин пытается понять происходящее в Одессе: «Встретил мальчишку-солдата, оборванного, тощего, паскудного и вдребезги пьяного. Ткнул мне мордой в грудь и, отшатнувшись назад, плюнул на меня и сказал: «Деспот, сукин сын!» Чуть дальше: «День и ночь живем в оргии смерти. И все во имя «светлого будущего», которое будто бы должно родиться из этого дьявольского мрака»…

Даже при самых оголтелых тираниях законы есть — пусть жестокие, но законы. В тоталитарном советском обществе законов не было. А было «чутье», которого в кодексы не запишешь. Поэтому в кодексы с конституциями вписывали все, что угодно, а судили и правили исключительно по «классовому чутью». Какие там права человека, какие законы?

Украину (еще один юбилей — 70 лет со дня погромных процессов 1934 года против национальной интеллигенции) прочесывали с первых послеоктябрьских лет, но этого властям показалось недостаточно, и 28 марта 1934 года тогдашний украинский вождь П. Постышев пишет чекистскому начальнику В. Балицкому: «Надо обязательно семьи арестованных контрреволюционеров-националистов выгнать из квартир и обязательно выселить их из пределов Украины на север. С работы членов семей арестованных надо немедленно снять, с учебы — тоже. Повторяю, надо как можно скорее выселить семьи из Украины, а также и всех тех, кто с ними жил в одних «гнездах». Хотя, может быть, на последних пока фактического материала и не имеется, но все равно — это несомненно одна шайка-лейка». В это же время на встрече с украинскими писателями Сталин говорит им, что «надо уничтожать классы путем классовой борьбы», и советует не огорчаться, что часть национальной элиты, интеллигенция, норовит уйти в эмиграцию: «Их вышибают из страны потому, что народ не хочет, чтобы такие люди сидели у него на шее…» 7 февраля 1938 года Сталин поддержал ретивость украинских карателей, не успевавших передавить всех, кого им было велено уничтожить: «Дополнительно разрешить НКВД УССР провести аресты кулацкого и прочего антисоветского элемента и рассмотреть дела их на тройках, увеличив лимит для НКВД УССР на тридцать тысяч». Принцип уничтожения прежних элит оставался неизменным все советское время. В 1939 году, когда войска вводились в Западную Украину, была издана новая директива: «В целях предотвращения заговорнической предательской работы — арестуйте и объявите заложниками крупнейших представителей помещиков, князей, дворян и капиталистов». Как раньше сказал Николай Бухарин, объясняя бессудебный террор: «Когда вы видите змею, вы же не спрашиваете ее о намерениях, а убиваете гада. Так и мы поступаем с представителями враждебных классов…»

Беззаконие вошло в привычку. Люди узнавали новую власть, понимали, что они объединены с ней не общим делом, а страхом, и привыкали к такой жизни. Подавлялись все слои населения, в том числе и тот самый рабочий класс, то самое крестьянство, об интересах которых так вдохновенно болтали большевики на пути к власти. Элита в новых условиях не вызревала, а назначалась, но о ней речь пойдет дальше.

Пока же, кроме вранья о всеобщем равенстве (какие уж тут элиты?), была запущена еще одна страшная бацилла, разлагавшая общество на корню, — зависть. Как бактерии чумы или сибирской язвы, она жила всегда, но вызывала эпидемии только в благоприятных условиях. Советская власть запустила эту бациллу в переустроенную ею жизнь, где зависти оказалось привольно.