Застольные беседы

Прямо уставив копье (ε̉πορεξάμενος), Диомед, воеватель бесстрашный,
Острую медь устремил и у кисти ранил ей руку —

видно, что если бы он хотел нанести удар в левую руку, то ему не было бы надобности перескакивать (μεταπηοάω),[965] так как его правая рука находилась прямо против левой руки противника, обращенного к нам лицом к лицу (ε̉ξ ε̉ναντίου); да и целесообразнее было направить удар в более сильную руку, к тому же обнимавшую уносимого Афродитой Энея, чтобы либо поразить самого Энея, либо, ранив Афродиту, заставить ее бросить Энея. Во-вторых, когда Афродита вернулась на небо, то Афина, подшучивая над ней,[966] говорит:

[d] «Верно ахеянку новую ныне Киприда склоняла
Ввериться Трои сынам, беспредельно богине любезным?
И, быть может, ахеянку в пышной одежде лаская,
Пряжкой златою себе поколола нежную руку?»

Думаю, что и ты, превосходнейший из учителей, когда в знак одобрения погладишь по голове кого-нибудь из учеников, делаешь это не левой, а правой рукой: очевидно, так же действовала и обольстительнейшая богиня[967] Афродита, выражая свою благосклонность героиням».

ВОПРОС V Почему Платон назначил Аяксу двадцатым подойти к выбору своей участи

[e] Участники беседы: Соспис, Гила, Ламприй, Аммоний, Марк

1. Решение предыдущего вопроса доставило удовольствие всем собравшимся, и только грамматик Гила сидел в угрюмом молчании, расстроенный неудачей на состязаниях. Видя это, ритор Соспис провозгласил:

«...только душа Теламонова сына Аякса...», —

а затем, понизив голос,[968] продолжил, обращаясь к нему:

«Но подойди же, Аякс;[969]

на мгновенье беседой с тобоюДай насладиться; гнев изгони из великого сердца».

Гила, волнение которого еще не улеглось, мрачно ответил: «Душа Аякса, [f] по Платону,[970] получив двадцатую очередь воплощения, назначила себе воплощение в природу льва, а мне неотступно вспоминается речь комического старика:[971]

Ослом родиться лучше, чем завидовать
Безмозглым дуракам преуспевающим».

Соспис рассмеялся: «А пока мы ждем воплощения в ослов, объясни нам, [740] раз уж ты знаток Платона, почему он уделил по жребию душе Теламонова сына только двадцатую очередь выбора своего нового воплощения». Но Гила с негодованием отмахнулся от этого вопроса, подозревая, в своем дурном настроении, не подшучивают ли над ним. Тут в разговор вмешался мой брат Ламприй: «Что же, ведь Аякс занимает второе место после великого сына Пелеева[972] и по красоте, и по росту, и по мужеству, а двадцать — это вторая декада, а декада — самое совершенное среди чисел,[973] как Ахилл среди ахеян». Это вызвало общий смех, а Аммоний сказал: «Будем считать, Ламприй, что ты превосходно отшутился за Гилу, но теперь, раз уж ты взял слово, выскажись без шуток, а серьезно о занимающей [b] нас причине».