Застольные беседы

Вместе с «Изречениями спартанцев» и «Изречениями спартанских женщин» «Изречения царей и полководцев» образуют как бы самостоятельную серию внутри корпуса сочинений Плутарха. Принадлежность этих сочинений Плутарху неоднократно оспаривалась. Бэббит допускал для «Изречений царей» Плутархово авторство, Нахштедт отрицал его; К. Циглер в итоговой статье о Плутархе (RE, Hb 41. Stuttgart, 1951. S. 863-865) отрицал для Плутарха «Изречения царей» и допускал «Изречения спартанцев». Тесная связь «Изречений царей» с материалом плутарховского корпуса несомненна: из нижеследующих примечаний видно, что подавляющее большинство их имеет параллели в подлинных плутарховских сочинениях. Поэтому по существу приходится делать выбор между двумя гипотезами: или «Изречения царей» — это заготовки, выписки, сделанные самим Плутархом для будущих сочинений; или это эксцерпты, извлечения, сделанные впоследствии другими лицами из его готовых сочинений. Из этих двух гипотез убедительнее первая; во всяком случае доводы, выдвигавшиеся против нее (неполнота материала, художественное несовершенство и пр.), недостаточны, чтобы ее поколебать. Что практика делать такие заготовки была свойственна Плутарху, свидетельствует начало сочинения De tranquillitate animi (464 F): «Я с опозданием получил твое письмо, в котором ты просишь, Паккий, написать тебе о спокойствии духа; а как раз в это время должен был отправляться в Рим мой товарищ Эрот... и вот, не имея времени написать то, что тебе хотелось бы, но и не желая отпускать его с пустыми руками, я отобрал из памятных записок, которые делал сам для себя, то, что относилось к спокойствию духа...» и т. д. Что Плутарх имел склонность даже эти «записки для себя» систематизировать, хотя бы и не меняя их конспективного стиля, свидетельствуют такие сочинения, как «Греческие вопросы» и «Римские вопросы». В качестве такого получернового компендия «Изречения царей», по-видимому, были после смерти Плутарха найдены в его архиве и вошли в посмертный свод его сочинений. Подделкой, скорее всего, является лишь сопровождающее их посвятительное письмо императору Траяну.

«Изречения царей» представляют собой сборник свыше 500 заметок о «памятных словах и делах», расписанных в довольно очевидной последовательности: персидские цари (и с ними полководцы Оронт и Мемнон), другие варварские цари, сиракузские тираны, македонские и эллинистические цари, афинские полководцы (а после них — тираны Писистрат и Деметрий Фалерский), спартанские цари и полководцы в хронологической (а не алфавитной, как в «Изречениях спартанцев») последовательности, два фиванских полководца и, наконец, римляне. Последовательность анекдотов о тех лицах, чьи биографии были написаны Плутархом, не соответствует последовательности их в составе этих биографий: уже это заставляет сомневаться, что перед нами — эксцерпт из «Жизнеописаний». Источниками Плутарха несомненно в первую очередь были готовые сборники изречений, лишь от случая к случаю пополняемые выписками «из первых рук» — из исторических и иных сочинений. В частности, заметно, что греческая часть здесь однороднее и позволяет ощущать давнюю традицию единообразной литературной обработки, римская же часть гораздо пестрее, в ней меньше собственно «изречений» и больше подменяющих их «поступков», и лишь местами угадываются следы промежуточной обработки — сборников сентенций Катона, шуток Цицерона и пр.

Жанр изречений, восходящий к фольклору, издавна был достоянием античной риторики и педагогики. Различались три ступени драматизации этого жанра: «гнома» — безличная сентенция; «апофтегма» — сентенция, вложенная в уста конкретного лица; «хрия» — сентенция, вложенная в уста конкретного лица при конкретных обстоятельствах. («Никто не обнимет необъятного» — это гнома; «мудрец Картезий сказал: «Никто не обнимет необъятного» — это апофтегма; «мудрец Картезий, спрошенный прохожим, сколько звезд на небе, с пылом ответствовал: «Мерзавец! никто не обнимет необъятного!»» — это хрия). Большинство плутарховских сентенций относится к категории хрий. Чаще всего поучительные сентенции приписывались «мудрецам» и «философам» в широком смысле слова: с ними можно было связать наиболее широкий круг тематики, в их устах естественнее всего звучали заостренные парадоксы. Поэтому в том, что Плутарх строго ограничивает круг своих героев «царями и полководцами», сказывается не общий, а его личный вкус: установка на гражданские, общественные добродетели.