Застряли! Или как с пользой провести время в компании чистокровного мерзавца...(ЛП)

— Я ненавижу всё, что вы олицетворяете. Ненавижу вашу предвзятость, предрассудки, ваше пренебрежение, ваше нежелание отступить от глупых умозаключений, продиктованных вам вашими узколобыми предками. Я разочарована, что за годы войны ваши взгляды ничуть не изменились. И почувствовала отвращение, когда вы вошли в лифт, просто надеялась, что не придётся терпеть ваше присутствие слишком долго. Но теперь, когда мы оказались в этой ситуации… — она сделала шаг ближе, — я нахожу вашу компанию… почти приятной.

Люциус глубоко дышал, глаза то и дело опускались к аппетитным округлостям её груди, возвращались к лицу, задерживаясь на губах. А затем снова заговорил, низко и хрипло:

— Плата.

Гермиона не колебалась ни секунды. Сделав шаг в его сторону, остановилась ровно на таком расстоянии, чтобы ни единая частичка их тел не соприкасалась.

— Вы должны поцеловать меня.

Его взгляд словно хлестнул по лицу.

Вот она, стоит перед ним: грязнокровка, женщина, которую он — Люциус свято верил в это — ненавидит. Стоит совсем рядом — поразительно нахальная, дерзкая. И он испытывает отчаянное желание, чувствуя, как пах медленно утопает в похоти.

Грязнокровка.

Поцелуй.

Он наклонился вперёд. Её губы так близко! Пухлые, тёмные и влекущие. Люциус коснулся их ртом, отгоняя ничтожные сомнения прочь.

И Гермиона открылась ему, тут же взметнув вверх руки и теряясь в его волосах. Его язык неистово искал её собственный, проникая в сладкий рот глубже и глубже, и наконец они встретились — сплелись в диком танце, в жаркой борьбе, тесно прижимаясь друг к другу. Его зубы сомкнулись на мягких губах, и Люциус даже слегка ощутил вкус её крови.

Гермиона отчаянно прижимала его к себе, не желая отпускать ни на миг. Их рты не отрывались друг от друга, а дыхание стало глубоким и прерывистым. Но вот руки скользнули ниже, и, наконец, она коснулась этого невероятного мужского тела, горячего и податливого под её пальцами. Изнемогая от лихорадочного желания, она стянула с его плеч рубашку и тут же склонилась к груди, принявшись с наслаждением лизать темный сосок, пока тот не напрягся и не затвердел. Почувствовав это, Гермиона тут же с силой втянула его в рот, умело запорхав по напряженной плоти языком.

Люциус шумно вдохнул, одной рукой прижимая женскую головку к груди, а второй пытаясь избавить Гермиону от одежды. Почувствовав на себе неловкие нетерпеливые пальцы, она отстранилась, позволяя стащить с себя платье. И оно упало на пол, освобождая крепкую красивую грудь, прикрытую тёмно-синим атласом, тем же, из которого были пошиты и её крошечные трусики.

На какое-то мгновение Люциус замер, так хотелось ему впитать в себя увиденное и сполна насладиться им, но вожделение завладело всем его существом с еще большей силой, заставляя торопиться, заставляя раздеть эту чертову куклу как можно скорее. Полностью! Еще минута и Гермиона уже стояла перед ним совершенно обнажённая, пытаясь снова вернуться к изучению его мускулистой груди.

— Ну уж нет, грязнокровная шалунья! Теперь моя очередь.

Он крепко обхватил её за талию, притягивая к себе, и впился в маленький напряженный сосок, втягивая его ртом так сильно, что из груди Гермионы вырвался крик изумления. Ощущая на себе его язык и зубы, ей казалось, что поцелуи и прикосновения Малфоя заставляют таять. Таять и растворяться в каком-то сладостном мучительном безумии. Гермиона почувствовала, как стала удивительно мокрой, истекая от страшного животного желания, от которого тело била сладкая дрожь, а разум застилал туман.

Но вот его пальцы скользнули между её ног, лёгко касаясь самого сокровенного, но, увы, вовсе не там, где она так ждала прикосновений. Она обиженно всхлипнула, а когда зубы его сомкнулись на соске, и пальцы, наконец, добрались до клитора, гортанно застонала. Но не боль прозвучала в этом стоне, лишь наслаждение и безумный жар желания.

И телом, и разумом Гермиона жаждала большего. Дрожащими пальцами она нашла ремень и начала судорожно, торопливо расстегивать его. Люциус на мгновение отпустил её, помогая справиться с одеждой. Никогда ещё в своей жизни он не желал женщину так отчаянно, так сильно. Теперь уже на их телах крупными каплями блестел пот, и влажный раскалённый воздух распалял желание еще сильнее.

Наконец, он избавился от брюк, высвобождая огромный, напряженный член. У Гермионы вырвался короткий восхищенный возглас. Явно довольная тем, что увидела, она прильнула к груди Люциуса, и рука сжалась вокруг твёрдой плоти.

Малфой снова склонился к её губам, врываясь в рот языком, когда ощутил, как Гермиона медленно закружила большим пальцем по головке члена. Она увлажнила смазкой собственную руку, чтобы та могла скользить по напряженной плоти как можно мягче и легче. И Люциус поразился той откровенной жадности, с которой эта сексуальная ведьмочка касалась его. Её ласки казались ему волшебными.

Но очень скоро у него уже не осталось сил ждать и, грубо схватив Гермиону за руки, Люциус с силой прижал их к стене, впиваясь в её шею поцелуем. Ненасытно. Безжалостно. Даже чуть жестоко. И глухой шепот обжег нежную женскую кожу: