Заступа

— Беда с вами. Жди, — Бучила резко повернулся и ушел в знакомую темноту. Хотелось вернуться и наградить Дарью лещом. Девчонка пропала, а им хоть бы хны. Столько времени потеряли! Сказал же — нехорошее случится, сразу ко мне. Ну что за народ? В спальню пробрался, крадучись, и совершенно зря. Бернадетта не спала, бесстыдно разметавшись на медвежьей шкуре, с кубком в руке.

— Снова уходишь? — спросила графиня.

— По делу, — откликнулся Бучила. — Девку буду искать.

— Меня тебе мало? — шутливо надулась графиня.

— Пропала она.

— Красивая?

— Палка в сарафане. Ей лет двенадцать, только зреть начала.

— М-м, — оживилась графиня. — Юность — лучшая пора: робкие объятия, поцелуи, первая влюбленность, пошленькие стишки. С кавалером сбежала? Предчувствую романтическую историю.

— Ага, или анчутки кожу сняли, а голову водяным подарили, нелюдовская романтика, мать ее так.

— Я с тобой! — Бернадетта вскочила.

— Там деревенщины и навоз, — напомнил Бучила.

— Ничего, потерплю! Скучно одной! Я быстренько!

Быстренько растянулось на час. Графиня вертелась у зеркала, примеряла наряды, фыркала, сетовала на скудность походного гардероба, советовалась с Рухом, делала все наоборот и снова советовалась, наконец, остановившись на приталенном охотничьем костюме, высоких ботфортах с пряжками и широкополой шляпе.

Так и выдвинулись: впереди горделиво задравшая острый нос Бернадетта, за ней Рух, и последней притихшая в обществе ведьмы Дарья. Солнце нещадно пекло, Бучила натянул капюшон на глаза, расслабился и прошляпил опасность. Из леса, навстречу вышли три огромные собачины, породы «огромная страшная слюнявая мразь», в шипастых ошейниках и кожаных доспехах, прикрывающих мускулистые, покрытые шрамами тела. Псины угрожающе зарычали, скаля клыки. Рух оскалился в ответ, но впечатления на животинок почти что не произвел. Обычно зверье разбегалось от упыря, едва почувствовав запах, а эти псины хоть и испугались, но давать заднюю не спешили. Тупые какие-то…

— Девочки, без резких движений, — Бучила прикрыл женщин собой и засюсюкал. — Собачки, собачки, мои вы хорошие.

— Сейчас я их успокою, — Лаваль подняла руку, готовя заклятие.

— Не надо, — попросил Рух. — Подумаешь рычат, ничего страшного.

— Будешь до вечера с ними в гляделки играть? — фыркнула ведьма.

Ответить Рух не успел, на обочине появились два, опасного вида, мужика в кольчугах и дубленой коже. Тот, что повыше, наставил Бучиле в живот арбалет. Второй, с жутким шрамом через всю рожу, требовательно спросил:

— Кто такие?

— Тебе что за дело? — набычился Рух. Еще не хватало, чтобы всякая приблудная шваль вопросы тут спрашивала у честных людей.

— У меня рука затекла, — пожаловался высокий. — Ща случайно болт в пузо пущу.

— Знаешь кто я? — вмешалась графиня.

— Шкура в шляпе? — мужик со шрамом презрительно сплюнул.

У Бернадетты нехорошо потемнели глаза, Бучила вздохнул, приготовившись к смертоубийству. За поворотом застучали копыта, по дороге двигались конные числом около десяти, вооруженные до зубов, одетые в кожу и стальные кирасы. Передовой, худощавый, с тоненькими усиками хмырь, красуясь перед бабами, поднял на дыбки вороного жеребца. Весь такой расфуфыренный, в черном мундире, богато украшенным серебряным шитьем, высоких сапогах, с двумя пистолетами и палашом.

— Что тут, Яков? — голос усатого отдавал сталью.

— Личности подозрительные, — отозвался грубиян со шрамом. — Вот, задержали.

— Задержали, — передразнил усатый. — Ты, харя, не видишь благородную даму? — он приложил пальцы к шляпе с ободранным пером и представился, обращаясь исключительно к Бернадетте. — Ротмистр Александр Вахрамеев, пятый рейтарский, «Черная рота».

Бучила посмотрел на хлыща искоса. Надо же, «Черная рота», в душу ети, только их тут для полного счастья и не хватало. Особое подразделение Новгородской республики: охота на приблудную нелюдь, выслеживание инакомыслящих, подавление бунтов и крестьянских восстаний. Изуверы, мучители и палачи. Сброд, готовый к самой грязной работе. Ими даже армейские брезгуют. Надо держать ухо в остро. Теперь ясно, почему псины не испугались вурдалака, натасканы любую нечисть клочьями грязными рвать.

— Бернадетта, графиня Лаваль, — ведьма обворожительно улыбнулась.

— Весьма рад встрече, сударыня, — ротмистр поклонился в седле. — Могу увидеть дворянскую грамоту? Прошу прощения, сударыня, служба.

— Понимаю, — Лаваль расстегнула верхнюю пуговку камзола, демонстрируя нежные полушария белых грудей, и извлекла гербовый дворянский знак на цепочке, золото и эмаль, щит с алой розой, поддерживаемый орлом и грифоном. Тонкая и искусная работа, подделать которую практически невозможно.

— Еще раз прошу простить мою наглость, сударыня, — Вахрамеев остался доволен увиденным. — Гуляете?

— Приобщаюсь к жизни простого народа, а тут ужасные собаки и еще более ужасные неотесанные мужики, — графиня ткнула пальцем в Якова и наябедничала. — Вот этот меня оскорбил.

— Матушка, не вели казнить, обознался, — Яков рухнул на колени.

— По морде деревенщину угостите, сударыня, — разрешил ротмистр. — Дурак, какой с него спрос? Вы уж простите великодушно его.