Застывшая кровь

Осторожно коснувшись висков мальчика с двух сторон одними подушечками пальцев, Анвар прикрывает веки. Никай не реагирует, всё так же глубоко спит, и, если бы не сиплое, поверхностное дыхание — казалось бы, что уже умер. Я с замиранием сердца слежу за тем, как всё больше хмурит брови Анвар, и тут Юника нарушает повисшую тишину:

— Это гниль?

— Да. Причём запущенная. Я не уверен, что мы сможем… без Волтара. Сам я никогда это лечить не пытался, только в теории. — Анвар открывает глаза и ловит мой беспокойный взгляд своим, скорбящим. — Ви, это серьёзно. Гниль поражает любую часть тела, растёт и высасывает силы, пока не сведёт в могилу. Когда она в голове — шансов почти нет. Зря мы дали родителям надежду.

— Баронесса уже потеряла дочь из-за меня. Из-за наших с тобой планов получить трон. Мы обязаны сделать всё, что в наших силах, и спасти этого мальчика.

Анвар смотрит на меня долго и задумчиво, всё ещё не отрывая рук от головы Никая. Туго сглатываю, но выдерживаю зрительный контакт. Он должен прочитать, что я имею ввиду: это искупление, которое мы должны положить на другую чашу весов. И ни одного мгновения не сомневаюсь, что Анвару это по плечу.

— Юника, бери Миджая и дуйте в лес, — наконец, отдаёт он жёсткий приказ. — Мне нужны солодка, бадьян и выжимка из корней сладуницы. Без альденики мальчишке будет больно, так что придётся держать его во сне и дальше. Ночь будет долгой. Ви, ты со мной?

— Конечно. Что я могу сделать?

9. Мали-онна

Ни за что бы не подумала, что страдающий ребёнок — это так страшно. Знаю, Анвар делает всё возможное, чтобы Никаю не было слишком больно, но тот всё равно то и дело слабо постанывает сквозь сон, и звук давит жалостью сердце. Весь его лоб и лицо покрыты густым слоем зелёной кашицы, остро пахнущей прелой травой. Моя задача — периодически капать в приоткрытый рот бесцветное масло, не дающее проснуться. Иначе бы всю усадьбу сотрясали ужасающие крики.

После приготовления снадобий Юнику Анвар отправляет спать: планируется, что она подменит, когда у него не останется сил бороться с гнилью. Он не отрывает пальцев от висков мальчика до самой полуночи, сосредоточенно прикрыв веки и временами хмурясь. Я не мешаю и стараюсь не издавать лишних звуков. Мы сидим у изголовья кровати с двух сторон, и лишь свеча слабо потрескивает с тумбы. К тому времени, как в окно заглядывает лунный свет, что-то неуловимо меняется: через слой уже подсохших трав видятся проступающие на бледной коже Никая капли испарины.

— Есть, — прерывисто выдыхает Анвар, наконец-то открывая глаза. Вижу в них яркие голубые всполохи, которые не могут улечься, пока он не моргает ещё несколько раз.

— Получилось? — осторожно спрашиваю я, наблюдая, как он медленно выпрямляет спину и тянется за полотенцем на спинке кровати.

— Рано говорить. Но поддаваться начинает, он хотя бы борется. Дам ему немного передохнуть и продолжу.

Он откидывается на стуле и устало вытирает испачканные снадобьями ладони. Невольно задерживаю взгляд на закатанных рукавах его рубахи. Жилистых предплечьях, начинающихся от запястья правой руки ожогов. Перстне с соколом. В царящем полумраке тёмный силуэт манит ещё больше обычного, вызывает странное желание коснуться, провести кончиками пальцев по тёплой шоколадной коже, и я сжимаю кулаки.

— Спасибо, — шепчу, немного нервно улыбнувшись: мои любования собственным мужем сейчас точно не к месту, и от них неплохо бы отвлечься. — Получится его вылечить или нет, я всё равно очень благодарна за попытку.

— Брось. Я бы сделал это в любом случае, даже если бы тебя тут не было. Это ребёнок. Уверен, ты тоже сидишь у его постели не из одного только чувства вины.

Он пытается поймать мой взгляд, но я не могу поднять головы, слепо созерцая начинающуюся лёгкую лихорадку Никая. Он прав, мы оба сейчас тут не потому, что должны, а потому что так правильно. Мир ломается, если где-то вот так мучается дитя. Но чего Анвару не изменить и не исправить — чувство вины всегда будет со мной, преследовать в кошмарах, тянуть когтистые лапы к горлу. Не каждую ночь он сможет быть рядом, чтобы прогнать то чудовище, которое норовит заморозить моё тело.

— Я всегда останусь виновной, — глухо лепечу я, отчаянно зажмурившись. — В том, что решила нарушить порядок и посягнуть на трон. Что подняла тот кхорров меч и ранила им отца. И что за своими переживаниями совсем не обратила внимания, как Маиса перестала быть собой. Эти смерти останутся на моих руках, я унесу их с собой в безвременье и буду отвечать у врат Харуна.

Над постелью Никая повисает гнетущая тишина, в которой слишком громко слышится его отрывистое, слабое дыхание. По позвонкам сбегает неуютная холодная дрожь. Зря я затронула эту тему и ожидаю чего угодно, но не тихого низкого зова, от которого пересыхает во рту:

— Иди сюда.