Застывшая кровь

Я больше не распластана с распоротым животом. Я под плотным куполом, и днём, и ночью. И это на два дня делает меня почти счастливой. Почти — потому что от Залеска до Сахетии останется лишь свернуть вдоль Флифары, покинув торговый тракт, и насладиться видом бескрайних вспаханных полей да крестьянских угодий… А мне с каждым днём хочется остановить время, ведь по прибытию нужно будет решить: королева я, которая отвечает за свои решения, или просто женщина, неспособная отказаться от того, кто ей дорог.

Даже на подъезде к Залеску видно, насколько же этот город скромнее Белокаменного Тридорога. Изрядно потасканный отряд встречают невысокие стены из простого дубового частокола и жалкая горстка потолстевших без дела бирритов. Их командир с заиканием извиняется за отсутствие господина и обещает лично позаботиться о размещении людей. И когда нас с Анваром, Нэтлиана и Юнику провожают к центру города, смотреть и восхищаться тут оказывается практически нечем: сплошь низенькие бревенчатые дома, резные ставни на окнах и почти полная безлюдность. На мой вопрос провожатому, куда же подевался народ, он отвечает просто: среди дня все, включая детей, далеко в полях. Не зря несимийская пшеница кормит большую часть страны.

Усадьба барона разве что двор занимает чуть более протяжённый, чем все остальные, и имеет надстройку из второго этажа с мансардой. У деревянного крыльца, краснея и неловко переминаясь, нас ожидает хозяин — кругленький мужчина с залысинами, на которые чуть кривовато пристроил тонкий обруч из серебра. Поклонившись в пояс, он едва не теряет своё единственное украшение и громко, немного пискляво от волнения приветствует:

— Добро пожаловать в Залеск, Ваше Величество… Ваше сиятельство, — бубнит он и Анвару, пока тот помогает мне покинуть седло. — Рад видеть, что вы добрались в наши глухие края в целости.

— Доброго дня, барон Филзар. — Я приветливо улыбаюсь ему и подхожу ближе, протягивая руку, которую он, к общему удивлению и нарушению всех возможных приличий, просто коротко пожимает сразу двумя потными ладошками.

— Ваше… ох, да что это я… Извините, богини ради, — стушевавшись, барон дрожащими толстыми пальцами вытаскивает из кармана застиранного коричневатого сюртука платок и вытирает мокрый лоб. Чем-то знакомые глаза на круглом лице становятся ещё более несчастными: — И не встретил у ворот, и не проводил, и вот теперь… Я просто… немного не в себе, простите недостойного… забыл, не ждал…

— У вас что-то случилось? — вдруг вмешивается в поток бессвязных покаяний Анвар, встав рядом со мной и с сомнением прищурившись. — Вы будто и впрямь больны. Когда мы с вами виделись в прошлый раз, мне казалось, что у вас вполне процветающий дом, способный принять гостей.

Филзар шумно и неприлично сморкается в платок, горбясь всё сильнее. Мне становится неловко — кажется, наша делегация и впрямь дико невовремя. Когда мы ехали сюда, Анвар рассказывал, что останавливались они в Залеске безо всяких приключений, а барон хоть и небогат, но вполне хлебосолен к проезжим.

— Ох, граф Эгертон! Горе пришло в мой дом! — надрывно воет тот, и плечи его трясутся всё сильнее от сдерживаемых рыданий. — Сначала весть о Маисе, моей бедной девочке… А потом и Никай слёг с какой-то неведомой хворью! Я даже на похороны собственной дочери не сумел поехать, потому что не отхожу от его постели…

Меня словно прошибает молнией до самых пяток. И ведь совершенно вылетело из головы, что Маиса была одной из дочерей Филзара. Насколько сильно ему неприятно видеть меня сейчас, ведь косвенно именно я сгубила её, свела в могилу… Не говоря уж о том, о чём барону точно лучше не знать: что, возможно, и прямые убийцы или причастные к нему сейчас войдут в его дом.

«Прекрати. Ты и сама в это уже не веришь. Это была не Юника и уж точно не приказ Анвара», — вздрагиваю всем телом, потому как мысль совершенно не моя, прошелестевшая чужим голосом и окатывающая затылок холодком. Нервно оглядываюсь, но вижу только то, как разгружает вещи Нэтлиан и воркует со своей лошадью Юника. Что-то не то. Будто чей-то подсказывающий шёпот, слабый женский шёпот…

— Соболезную вашей утрате, барон, — с искренним участием Анвар пожимает его руку и словно невзначай спрашивает: — Что же за болезнь поразила несчастного ребёнка? Если мне память не изменяет, юному Никаю и десяти лет отроду не исполнилось?

— Ах, если бы я знал, граф… Во все дворы уже весть отправил, просил лучших лекарей прислать. Да разве ж кто поедет за горсть обленов, а больше мне и предложить нечего, одна пшеница. Наш же старик осмотрел и плечами пожал: ни жара, ни кашля, а тело немощное, Никай несколько седьмиц не может встать. Плачет, что боль в затылке нестерпимая, а три дня назад совершенно ослеп. Не знаем мы такой хвори, и как лечить — тоже, — глухо закончив рассказ, Филзар без сил роняет голову, пряча в ладонях лицо, и беззвучно содрогается.