Застывшая кровь

«Это всегда было важно. Но я… обесценила это значение. Или боялась услышать то, что мне не понравится».

«Я расскажу, если ты будешь есть дальше», — хитро прищуривается он, вновь разжигая азарт. Игра не закончилась, но готова поклясться — её цель уже совсем не в том, чтобы победить.

«Это шантаж!» — демонстративно закатив глаза, возмущаюсь я, но к остывающей каше впрямь приходится вернуться. Дождавшись, пока снова возьму ложку, Анвар неспешно начинает рассказ. Странно слышать его хрипловатый низкий голос только мысленно, но вместе с интонацией он передаёт и нечто большее — отголоски эмоций. Затаённую грусть.

«Это был день моего совершеннолетия. Сама знаешь, это…»

«День исполнения желаний», — дополняю я, но оказываюсь не права.

«У кого-то, возможно. Меня в этот день вызвал к себе на разговор отец. Не подумай, у нас замечательные отношения. Он никогда не выделял никого из сыновей, любил нас одинаково. Да, у меня были свои особые занятия с Волтаром, но и только. А тогда… мы сели в его кабинете. Выпили медового вина за мои полные лета. И он искренне признался: как бы ни повернулась жизнь, оставить своим старшим наследником колдуна не может. Не потому что не доверяет — а потому что это подвергнет опасности и меня, и всю Манчтурию. Если слух о моих силах дойдёт туда, куда не следует… нам придётся вести войну против всего континента разом и попросту исчезнуть как народ. Иными словами…»

«Прости, сын, я люблю тебя, но ты не человек и потому герцогом никогда не станешь», — горько усмехнувшись, подвожу я итог. Даже без лишних слов через нитку связи ощущаю застарелую обиду и боль подростка. Пытаюсь поймать взгляд Анвара, но он смотрит на играющее в костре пламя и отрешенным голосом продолжает:

«Да. И я… мне было больно совсем не из-за титула, будь он неладен. Ещё никогда я не ощущал себя таким… второсортным. Грязным. Чужим в собственной семье, нежеланным отродьем. Я вышел из кабинета, из дома, из города… Шёл и не мог остановить ноги. Вокруг уже была сплошная пустыня, солнце жарило вовсю, ноги вязли в раскалённом песке. А я просто мечтал стать как все. Звал богов и духов, всех, кого знал, и каждого молил избавить меня от проклятия. Я ненавидел свою суть так сильно, что хотел содрать собственную кожу. И… каждый маг знает, что может сгореть. Если не будет слушать природу, если задавит её в себе, если сил внутри будет слишком много. До сих пор не знаю, как мне удалось возненавидеть себя до такой степени, чтобы потянуть за эту нить. И я попытался выжечь из себя собственные силы».

«Ты… пытался стать человеком?», — в лёгком ужасе стискиваю его руку сильней, чувствуя каждый след от ожога как никогда остро. Так это не происки врагов и не ошибка… а война с самим собой. Очень знакомая война и до дрожи понятная: желание стать своим. Сколько раз я сама просилась в игры сестёр и получала только насмешки…

«Вроде того. Я был юн, неопытен, глуп и пытался переиначить собственную суть — дотянуться туда, куда даже магии не заглянуть. И поплатился», — подытоживает Анвар, наконец-то моргнув и повернув голову ко мне. В прозрачных глазах отражаются огни, завлекающие в свой круговорот из внутренней тьмы и стремления к свету. Человек-противоречие… Может, и я рядом с ним раздваиваюсь потому что — подстраиваюсь?

Или потому что мы на самом деле чересчур похожи.

«Камень можно заморозить, раскалить или стереть в труху, но то, что внутри камня, магии не подвластно», — вдруг вспоминаю я заветы Нэмике. — «Так ты попросту… загорелся?».

«Меня спас Волтар. Он шёл за мной и успел погасить в тот момент, когда вспыхнула только рука».

Анвар медленно разжимает пальцы, разрывая нашу связь, и расправляет пятерню, во всём отталкивающем уродстве показывая кривую рябь на коже. Мне не страшно — хуже было не знать и гадать, а теперь это просто такая же часть его, как моя голубая кровь. Не думая, беру его за запястье и тяну к своему лицу, пока тыльная сторона ладони не касается щеки. Прикрываю глаза от приятных волн тепла и слепо потираюсь об обожжённую кожу.

Понятия не имею, что делаю. Просто хочу поблагодарить за искренность и показать, что принимаю эти шрамы. Ведь они сделали его собой — тем, кто примирился с собственной сутью. Тем, кого я… в ком нуждаюсь.

— Виола…

— Я хочу, чтобы ты бежал, — еле шелестящим шёпотом обрываю я его попытку что-то сказать, резко распахивая глаза и встречаясь с тёмной вспышкой взгляда. — К утру. Я не смогу тебя убить и потому отпускаю. Спаси себя сам.

— Хорошая попытка. — Усмехается он и кладёт свободную ладонь на мою шею, неуловимо притягивая ближе. По позвонкам сбегают мурашки. — Но я тебя не оставлю, тем более, когда ты в такой опасности. Кто-то должен прикрывать тебе спину и добивать за тобой тех, кого ты пытаешься пощадить, забирать на себя грехи.