Застывшая кровь

Тихо ахаю, осознавая суть его слов и напрочь теряясь в этих завораживающих глазах. Шершавые пальцы с благоговением очерчивают мою скулу, на что кожа вспыхивает румянцем. Тревожно и волнительно дёргается в груди туго натянутая струна. Прикрываю веки, вдыхаю частичку елового тепла, оказавшегося уже совсем рядом. И замираю, когда терпкие губы мягко, но уверенно накрывают мои.

Анвар целует меня неспешно, поверхностно — словно растягивает момент в бесконечность, в град беспорядочных стуков потерявшего ритм сердца. Как же я скучала по этому: пряным оттенкам вкуса, жару, ведущим за собой губам, осторожно вбирающим мои. Потрясающему чувству, что весь мир исчезает за плотной стеной, и есть только мелкая дрожь притяжения, нарастающая внизу живота пульсация. Томящая нега принадлежности. Всхлипываю, теряя нити самоконтроля, жадно тянусь навстречу. Ладони на его плечах — когда они там оказались? — сжимаются в кулаки, и невозможно сдерживать желание углубить поцелуй, ласкать его язык своим, чувствовать вес тела, давление плоти, вибрацию стонов…

С моих колен от лишнего движения падает миска, и шлепок остатков каши о землю обрывает разыгравшиеся фантазии и касание губ.

— С тобой всегда так? — усмехнувшись, Анвар прислоняется лбом к моему, пока я часто дышу, восстанавливая одним махом разлетевшееся равновесие. Озорные искры его радужки так близко, что занимают всё пространство. Богиня, как же я хочу его — кажется, в разы сильнее, чем прежде, даже в груди предательски ноет.

— Обязательно что-нибудь мешает?

— Нет. Обязательно хочется содрать одежду. Но я буду хорошим мужем и не дам всему отряду счастья слышать крики их королевы. — Плутовская улыбка будто вызывает на бой, и я только рада отвлечься от мыслей о его жилистом теле под слоями ткани:

— Крики? Ты себя переоцениваешь.

— Скорее — больше не буду делать уступок твоей неопытности.

— Хорошо бахвалиться, если всё равно нет возможности проверить. — Криво улыбнувшись, я с большим усилием воли отодвигаюсь и поднимаю упавшую миску. — И полагаю, спать тебя сегодня можно ждать не скоро. У вас с Юникой есть важное дело.

— Даёшь добро? Неужели решилась довериться?

Встаю с бревна, нарочито медленно поправляя мантию. Анвар терпеливо ждёт, и то, как озаряется надеждой его лицо, стягивает в горле комок. Отчётливо встаёт перед глазами, как выглядела его рана после магического исцеления: лёгкая царапина вместо раскуроченной рваной дыры. И мне кажется, что дыра между нами затягивается точно так же, даже воздух потрескивает… Или это прогорающие в костре дрова. Нет, я не знаю, насколько это правильно и стоило ли всё это допускать. Но если душа мамы всё ещё со мной, то может, именно она нашёптывает изнутри, что мои чувства к Анвару не ложь.

А его — ко мне.

— Если мне придётся пожалеть об этом снова, то третьего шанса не будет, — добавив в голос строгость предупреждения, я оставляю миску у общего котла и ухожу к своему шатру. Усталость кандалами тянет ноги, и ложиться спать совершенно не страшно, ведь я знаю, что меня обязательно согреют.

* * *

Потеря части отряда сближает всех. И в прямом смысле тоже — некоторым бойцам приходится рассесться по двое, и я тоже великодушно отказываюсь от новой лошади, которых и так не хватает. Цивалу приходится взять на себя вес двоих седоков, и даже мне кажется, что он стал непривычно понурым: Анвар это объясняет тоской по Шитке. Что ж, надеюсь, у барона Филзара, который и должен предоставить нам приют в Залеске, найдутся кони на замену для дальнейшего пути.

Безумно неправильно и странно, но именно преодолевая тракт рядом с еловым теплом, чувствую себя… защищённой. Когда только узнала о зародившейся внутри меня жизни, самое страшное было — уязвимость. Мне постоянно казалось, что ребёнок сделал меня слабой, неустойчивой, больной и нервной. Но теперь, когда удаётся нормально питаться и высыпаться, тошнота и усталость накатывают совсем редко. По капле наливается жизнью истощённое тело, перестав пугать серостью кожи. Иногда, украдкой, привыкаю касаться своего ещё совсем плоского живота и представлять, как возьму малыша на руки и прижму к себе. Вдохну его аромат, поглажу пухлые щёки. Лишь бы моего слабого тепла хватило на двоих.

Проснуться рядом с Анваром становится облегчением.

Столько раз он уже бросал меня поутру, что, когда впервые просыпаюсь вперёд него — от удовольствия видеть его мирно расслабленным и спящим щемит между рёбрами. Мы спим строго в одежде, чтобы лишний раз не поддаваться искушению и не устроить ночного представления для всего отряда, но это не мешает ни объятиям, ни осторожным поцелуям. Слишком осторожным, коротким: потому что ещё не ясно, насколько зажила рана между нами и как сильно можно на неё давить. Мы так и не говорим об отце и всём произошедшем в столице, живём моментом, но тем слаще — словно познакомились заново и начали с чистой страницы новую главу.