Папа звонил! Разговаривал со мной целых шесть минут! Сказал: «Не обращай внимания, когда начнет пищать, я очень хочу с тобой поговорить». Его почти перестало тошнить – наверное потому, что много времени провел на море и уже привык. Говорит, в этот раз получил целую кучу писем – даже одно от Невилла. Я пожаловалась, что очень трудно писать интересные письма из дома, где ничего не происходит, а он сказал, что я пишу ужасно интересно и надо продолжать в том же духе. Насчет карманных денег – одобрил, велел передать тете Рейч. Я спросила, когда ему дадут отпуск – не знает. Сказал, что скоро отплывает, а по возвращении обязательно позвонит еще. Я спросила, как он думает, можно ли сойти с ума от скуки; он сказал, что не знает, и удивился, почему я вдруг интересуюсь. Я рассказала про леди Райдал, а он ответил – может, я и права. Потом он изобразил звук, который издают довольные жизнью эсминцы – что-то среднее между уханьем и гудением, ужасно смешно. А чем они это делают, спросила я, и он ответил – мной, конечно, и мы засмеялись сквозь гудки. Потом он просил, как обычно, заботиться о Зоуи, и я заверила, что стараюсь, но он не услышал и продолжал насчет родов в его отсутствие – мол, тяжелое время для нее. Я сказала, что она выглядит вполне безмятежной и покорной судьбе, и это его успокоило. Я спросила, как идут дела на фронте, и он сказал – пока не очень, однако он уверен, что «прилив изменится». Я представила себе немцев в виде надвигающейся волны – страшновато; пожалуй, не стану рассказывать об этом Полли. Потом он захотел поговорить с бабушкой, и я попросила Полли ее позвать, и пока она ходила, папа сказал: «Помни, я тебя очень сильно люблю», и я сказала – я тоже. Тут подошла бабушка, и он пожелал мне сладких снов – очень глупо с его стороны, ведь было только половина седьмого. Странно… Я так долго ждала, когда он позвонит или напишет, а теперь, после того, как мы поговорили, мне стало грустно и немножко страшно. Осталась еще целая куча вещей, о которых я ему не рассказала: по отдельности они кажутся мелкими и незначительными, но я все равно хотела о них рассказать. Время идет, события накапливаются день за днем, неделя за неделей; так, глядишь, через год он меня и не узнает совсем! Для него все иначе, потому что взрослые почти не меняются – мне так кажется. Если это правда, то когда же человек обретает «законченную форму»? И можно ли ее выбирать?