Затемняющая свет

Следующие два дня ушли на подготовку памятного прощания с дедушкой. Траурные украшения быстро заполнили основные комнаты дома. Большой зал преобразился в ожидании скорбящих гостей: черные ленты и скатерти, небольшой высокий столик, выделенный под урну с прахом и множество белых цветов.

Во время подготовки родители стали чаще ругаться, еще больше проявляя неуважение друг к другу. Их ссоры перестали быть тайными и проходили в любом месте и при посторонних. Проблема обострялась, ведь мама активно настаивала на желании стать полноправным некромантом, а отец окончательно разочаровался в браке и отчаянно искал поддержки у других влиятельных семей.

— Сергей, прошу, подумай еще раз!

В очередной раз взмолилась мама во время обеда. Все чаще за столом я сталкивалась с такими сценами и все они заканчивались одинаково — отец в гневе покидал столовую, прекращая есть. Вот и сегодня его настрой нисколько не отличался от предыдущих дней.

— Думаешь, если я потерял силу и ушел в отставку, то не способен позаботиться о семье? Брось свою самонадеянность, я уже тебе все сказал!

— Дай мне только шанс!

Столовые приборы разлетелись по столу, а отец, вновь ругаясь, покинул комнату. Убедившись, что мои блюда не были задеты последствиями раздора, я спокойно продолжила трапезу. Подобные ссоры последнее время не тревожили меня, словно они происходили где-то далеко, не способные задеть и ранить. Я чувствовала себя опустошенной и отстраненной. Даже Рыска, чувствуя тревогу, то и дело притаскивала за штанину Дмитрия и, пища, прыгала возле меня, стараясь развеселить. Брат лишь разводил руками и пытался убедить неугомонную крысу, что для восстановления необходимо время.

— Ты ненавидишь меня? — Неожиданно спросила мама.

Я выплыла из своих мыслей и удивленно уставилась на нее.

— Нет, — только и смогла произнести я, возвращаясь к еде.

Не могу сказать, что я никогда не испытывала ненависти. В детстве я отчаянно тянулась к ней, а когда подросла искала поддержку, но все было тщетно. Она проявляла заботу и даже хвалила, но никогда не вставала на мою сторону в нужный момент, не поддерживала принятые решения. И окончательно я разочаровалась, когда мама одобрила решение отца, о замалчивании случая со стражами. Сейчас я понимаю, что для нее всегда было главное сохранить репутацию семьи, чтобы выполнить обязательства перед отцом и заполучить возможность некоторой свободы, но тогда для меня это был крах. Со временем моя ненависть и злость утихли и сменились на жалость. Мне хотелось, чтобы она наконец обрела счастье и чаще улыбалась, хотелось, чтобы мама смогла отпустить прошлое и простить дедушку, но все это оставалось наивными мечтами.

— Все должно было быть не так! — Последнее, что произнесла мама перед тем как расплакаться.

Она рыдала, спрятав лицо в ладони, совсем не стремясь удержать обычный образ элегантной леди. Ее хрупкие плечи то и дело вздрагивали, а приглушенные всхлипы заставляли сочувствовать. Я встала из-за стола, подошла к ней и легонько приобняла. Может этого и недостаточно, чтобы залечить душу, но даже короткий миг тепла способен подарить надежду.

В день памятного прощания нам привезли урну с прахом. Белая, украшенная золотыми узорами, она ярко контрастировала с траурными лентами. Вот все что осталось от близкого человека: несколько горстей праха и имя, выписанное золотыми буквами. Чуть позже к этому дополнится маленькая могильная плита на таком знакомом кладбище. До прихода гостей мы успели передать последние пожелания и скорбь подношениями. Склонив голову возле памятного столика, я шептала просьбы предкам, надеясь, что они тепло примут дедушку и помогут обрести покой. Закончив с прощанием, я положила рядом с урной свой деревянный браслет, напитанный магией. Глупо, но мне так хотелось попросить прощение за то, что столько времени я, находясь в отделе так и не опознала его. Даже обнаружив бусину, я не высказала подозрение Борису Глебовичу и не помчалась к дедушке домой, а отделалась одним лишь письмом. Вспомнив работу в кабинете шефа, закашлялась от подступающей тошноты, но затем быстро взяла себя в руки, ожидая прибытия гостей.

Выделенный под памятное прощание большой зал вмиг заполнился людьми, желающими отдать дань уважения дедушке. Памятный столик усыпали цветами. А к нам то и дело подходили стражи с разных отделов, выражая глубочайшие соболезнования. Нервно сглатывая и пряча трясущиеся руки, я скомкано отвечала и отводила глаза. Анастасия, стоя рядом со мной, то безутешно плакала, то охотно вступала в беседы с приглянувшимся собеседником. С каждой минутой дышать становилось все тяжелее, а дрожь усиливалась — хоть я и отмечала раньше, что страх уходит, но не тогда, когда вокруг столько стражей. Я была настолько напряжена, что даже не могла заплакать. До боли сжав кулаки и стиснув зубы, молила предков, чтобы это поскорее закончилось.

Когда что-то тяжелое упало мне на плечи, я растерялась и отступила. Теплая ткань согревала и унимала дрожь. Хотелось полностью закутаться в это легкий мужской плащ.