По мере сближения вершин кустарники и травы становились все меньше, словно придавленные тяжестью гор. Тропа спускалась вниз мимо ряда травянистых лугов, покрытых сухой травой, где пастухи отдыхают и пасут свои стада, а паломники находят приют в осыпях больших кусков камня, отколовшихся от горного склона. Выше Оди Тач Шетлер и Рават пробирались по плоскому дну долины. Здесь начала меняться сама река Парвати. Некогда бурлящая белая вода внизу долины смягчалась ближе к истоку. По мере подъема вверх перед мужчинами возникла стена осыпей, протянувшаяся почти по всей ширине долины, – остаток гигантских ледников, которые давным-давно образовали непроходимый барьер изо льда и расщелин. Отступив, ледник оставил после себя этот барьер, служивший естественной плотиной. Он сдерживал воды, образовавшие озеро Манталай. Больше похожее на обширный серо-голубой бассейн, озеро заполняется, капля за каплей, сезонным снежным покровом и тающими ледниками. Здесь шум реки Парвати рассеивается. Вода становится спокойной и безмятежной. Днем таяние ледников заполняет бассейн, увеличивая озеро, а ночью воды изливаются в реку, и озеро отступает – ежедневный цикл, как будто само озеро дышит жизнью.
У кромки воды паломники отметили это место каменными пирамидами и
Шетлер и Рават достигли истока священной реки.
Многие друзья Шетлера были слегка встревожены его постами в социальных сетях с тех пор, как он приехал в Индию. Аманда Сансуси следила за ними после того, как в последний раз увидела его в Неваде в районе Рождества, за несколько недель до того, как он покинул США, и ее все больше тревожили его последние записи. «Они стали казаться мне все более угнетающими, – вспоминает она. – Чем дольше он там находился, тем мрачнее становился». Словно это были слова человека, находящегося в конце жизненного пути. Все, что он писал ей в личных сообщениях, тоже выглядело странно, и она забеспокоилась, что его прибор для считывания людей неисправен. Особенно после того, как он написал, что ему показалось странным, что
С момента отъезда из Непала Линда Борини тоже почувствовала приближение тьмы. Она была рада, что он живет мечтой, но при этом чувствовала, что Шетлер заходит дальше, чем когда-либо. «Он пытался создать образ идеального героя, вырезать его из себя и выбрать, что отпустить, а за что ухватиться, – говорит она. – А Индия заставила его отпустить все». Больше всего ее беспокоило увлечение Шетлера этим
У Шетлера оставались шрамы от осколков стекла, которые пробивались к поверхности его кожи в течение многих лет после аварии с грузовиком. Спина, сломанная в той же аварии, постоянно болела. Но у него были и невидимые шрамы, которые лежали гораздо глубже. Когда ему было восемь лет и семья жила во Флориде, отец работал посменно на стройке, а мать вела уроки танцев в клубе для мальчиков и девочек. По субботам их расписания пересекались. Сьюзи обычно была дома к обеду, но в утренние часы кто-то должен был присматривать за Джастином. Однажды она вернулась домой и обнаружила, что ее сын в растерянности. «Я поняла, что что-то не так, когда вошла к нему в комнату и увидела, что он плачет, – рассказала мне Сьюзи, – и говорит: «Я такой плохой, мам. Я очень плохой»». Мужчина, которого пригласили присмотреть за Шетлером, надругался над ним. Сьюзи была опустошена, и ей с трудом удавалось найти слова утешения. Она крепко обнимала его и говорила, что он ни в чем не виноват.
Терри и Сьюзи привлекли полицию, но она вспоминает, что им ничем не помогли.