Затерянные во времени (СИ)

Дерек тихонько рассмеялся, остановился и обнял её. Они стояли выше пелены облаков, и воздух был таким разреженным, что кружилась голова. Лучи солнца обжигали кожу, но прохладный ветер тут же тушил жар, и всё вокруг ощущалось более ярким и живым, чем это могло бы быть внизу.

— Ты же не представляешь, как это, Ис. Ты смогла бы пасти коров, сажать зерно?

— А может, я могла бы попробовать?

Дерек покачал головой.

— Ты не смогла бы так. И я бы не смог.

Инэрис промолчала. Ей всё больше казалось, что она не могла никак вообще — потому что и это странствие, и услаждение напыщенных князьков благородными звуками музыки также всегда казались ей чем-то чужим. Она была здесь только потому, что здесь был Дерек — и потому что сама она не знала, что ещё могла бы делать в этом чужом мире, до последнего времени казавшимся ей уменьшенным макетом настоящей вселенной.

Теперь она поняла вдруг, глядя на горные кряжи и кристально чистые воды моря далеко внизу, что мир вовсе не мал. Он огромен — куда больше их обоих.

Они продолжили путь и шли так, молча, пока не спустились в низину и не увидели вдали убогие домишки крестьян и дымящиеся над ними трубы.

Трактир, в котором Дерек пел когда-то о великом Финне остался стоять там же, где стоял. А за стойкой, будто вросший в неё старый дуб, всё так же стоял трактирщик. Но ни он, ни прислужницы, которые в те дни, должно быть, ещё лежали в колыбельках, не вспомнили ни Дерека, ни Инэрис.

Они сняли на ночь комнату, но Инэрис никак не могла уснуть. Предчувствие беды всё усиливалось, и, разбудив Дерека, она сказала:

— Не надо тебе к нему ходить. Я сама всё решу.

Дерек приподнялся на локте и посмотрел на неё в упор.

— Что это вдруг? Мы всегда были вместе, Ис. Что изменилось теперь?

Инэрис вздохнула и покачала головой.

— Ничего.

Она и сама не знала, что за беспокойство нашло на неё.

Дерек склонился над любимой и поцеловал её осторожно. Инэрис тут же оплела супруга бёдрами, и так они любили друг друга до утра. А утром привычно поднялись с рассветом и двинулись к крепости конунга.

Инэрис пропустили легко. Её никто не помнил, но одного обжигающего взгляда и холодного: «Я к Готфриду» оказалось достаточно, чтобы её признали за свою.

Дерек шёл чуть позади, позволяя ей своей ледяной невозмутимостью прокладывать путь, и остановился, когда они оказались в тронном зале, так же, как остановилась Инэрис.

Готфрид какое-то время изучал свиток, не замечая их.

Инэрис отметила, что хоть конунг и не стал старше, он заметно изменился — доспех сменила алая мантия, а висевшие когда-то сосульками волосы теперь были тщательно расчёсаны и собраны венцом.

Готфрид поднял взгляд и остановил его на Инэрис. Смотрел долго, так что сама Инэрис с трудом могла прочесть этот взгляд, а потом прищурился и кивнул.

— Я знал, что ты придёшь.

— Любопытно, почему ты так решил?

— Потому что я единственный, Инэрис, кто знает, кто ты. Нас таких только двое, Ис. И нам суждено быть вдвоём.

Инэрис с трудом удержалась, чтобы не посмотреть на Дерека.

— И кто же я? — спросила она машинально и приблизилась к конунгу на пару шагов. Она пока не решила, как вести разговор, и потому предпочитала спрашивать, а не говорить.

— Ты — дочь звёзд, Инэрис. Этот мир для тебя слишком мал. Он умирает слишком быстро, чтобы ты могла его полюбить.

— Это не значит, что я должна спать с любым, у кого те же проблемы.

Инэрис скрестила пальцы за спиной, подавая Дереку знак, чтобы он молчал и стоял в стороне, хотя тот и так не пытался вмешиваться.

Что-то не нравилось Инэрис в словах Готфрида, в его манере говорить, но она не могла понять толком, что. «Дочь Звёзд» — слова цепляли сознание. Сама она не любила аллегории — разве что говорила с теми, кто не мог понять прямых фраз. Со смертными, например.

— Я пришла спросить, — произнесла она задумчиво. — Ты помнишь, как мы пришли со звёзд? Только знаешь, лучше, если мы останемся наедине. Втроём. Ты, я и мой бард.

Готфрид подумал немного и подал знак стражникам выйти, а Дерек тут же прикрыл за ними дверь.

— Ты всё ещё носишься с ним? — спросил Готфрид, спускаясь с трона.

— Он слагает баллады о моих подвигах. Я давно говорила, тебе стоит обзавестись таким же. Иначе после смерти тебя все забудут.

— Я не собираюсь умирать.

— Понимаю. Не собирается никто. И всё же… Ты не ответил. Я плохо помню всё, что было вначале. До того, как ты нашёл меня.

— А я уже говорил тебе, что не люблю об этом вспоминать.

— Это было тогда, когда я принадлежала тебе. Сейчас от твоих слов зависит, останусь я или нет.

Готфрид помолчал, разглядывая лицо Инэрис, ничуть не изменившееся за прошедшие годы. Даже взгляд её оставался столь же холодным, как и много лет назад. Постарели те, кто был молод в годы их близости, умерли те, кто были стариками, а дети выросли и стали взрослыми. Никого не было рядом с Готфридом, кто мог бы разделить его бессмертие — и от того единственная, кто была такой же вечной, как и он, значила для него столь много.