Читаем Затерянный мир Дарвина. Тайная история жизни на Земле полностью

Прямо перед собой мы видели очень старые – 3–1 млрд лет – породы. Древнейшими же были кристаллические гнейсы Льюис – почти такие же старые, как и пилбарские породы из Западной Австралии[203]. Однако льюисские породы в Шотландии так спрессованы и сжаты, что они ощетинились серебристой слюдой и винно-красным гранатом, осевшим в массе серого кварца и полевого шпата цвета слоновой кости. Едва ли железные ножны Экскалибура, отделанные серебром и гранатами, выглядели внушительнее.

Мы шли над озером Торридон, и нас ожидало еще одно сокровище. У воды мы воображали себя Путешественниками по времени, блуждающими у древних лагун. Темные склоны над головой, сложенные из льюисских гнейсов, были иссечены ветрами и дождем задолго до возникновения медуз и червей. Маленькие долины среди гор, заваленные теперь галечником, более 1 млрд лет назад служили домом для речушек. Даже современный Торридон лежит на дне гораздо более старой лагуны, которую я называю “озером Жизни”. Его миллиардолетние берега (как и сам Торридон) вымыты волнами, иссушены солнцем, увлажнены дождями. Мы пришли сюда слишком поздно и потому не можем почувствовать ил между пальцами ног, учуять запах сочащегося из глубин метана. Но нельзя ли воскресить давно исчезнувших обитателей “озера Жизни”?

Когда-то здесь был пейзаж, достойный древнего мифа. И, как старый Артур на далеком острове Авалон, пейзаж казался задумчивым, ожидающим чего-то.

Голова старухи

Возможно, главное сокровище этих мест хранится вовсе не на берегу. Мы знали, что оно, скорее всего, сокрыто в камне – как и меч Артура, и что это оно имеет отношение к озеру – как и Экскалибур. И мы подозревали, где именно находится сокровище: на отдаленной скале, прозванной Головой старухи. Чтобы добраться туда, нужна была лодка, и мы вступили в переговоры с местным фермером Биллом.

Некоторое время мы ждали на берегу, а затем услышали рокот подвесного двигателя и увидели прыгающую по волнам оранжевую лодку. Забросив в нее припасы, мы оттолкнулись от берега. Из-за ветра и волн мы прибыли на противоположный берег промокшими и замерзшими, к тому же нас снесло в сторону от назначенного места высадки. Выгрузив снаряжение, мы отправились на прогулку: несколько миль по болотам.

Вылазка сопровождалась сильным ветром. Вскоре ему на смену пришел мелкий дождь, а после нас окутал липкий приморский туман. Мы осматривали литораль и соскабливали “украшения” из ракушек и водорослей, морских блюдечек и липкого ила. Я хорошо знал, что искать – нечто вроде темной кляксы, но никогда не разыскивал такую “кляксу” в породах настолько старых. А вот и то, что нам нужно: фосфоритная галька в осадочных слоях древнего озера. На ветру и под дождем камень не производил сильного впечатления, но в этом отчасти и состоял его секрет. Мы аккуратно завернули гальку вместе с некоторыми другими образцами и забрали с собой в оксфордскую Лабораторию палеобиологии. Эти камни должны были дать подсказки к игре “Затерянный мир”.

Гэльский янтарь

Вернувшись в Оксфорд, мы нарезали фосфорит и за несколько дней (с помощью Оуэна Грина) просканировали – нет ли внутри окаменелостей? Лучшие срезы были на ощупь как воск и выглядели (на просвет) как янтарь – золотисто-медового цвета. Но важно помнить, что самому старому янтарю с инклюзами всего 140 млн лет и он относится ко времени динозавров[204], а наши маленькие фосфоритные красавицы почти вдесятеро старше. И стократ удивительнее.

Волнуясь, я максимально приблизил изображение, чтобы увидеть, сохранилось ли здесь что-нибудь. Это всегда захватывающий и напряженный момент. О, и в самом деле кое-что осталось! В микроскопе (и на компьютерном дисплее) была видна группа клеток, сохраненных настолько надежно, что их бахромчатая оболочка и похожее на желток содержимое остались ясно различимыми (см. вкладку). Но и это еще не все: гибель застала клетки за обыденными делами – они выходили из укрытия. Оболочка из плотного материала – покоящаяся циста, – разорванная, словно полиэтиленовый пакет, давала этим клеткам пристанище в долгие зимние месяцы. Трудно сказать, сколь долгой и темной была тогда зима, но разумно предположить, что группа клеток начала выходить из цисты весной – и угодила в “медовую ловушку”.

Желая сделать микроокаменелости объемными, я щелкнул “мышкой”. В мгновение ока крошечный зверинец ожил. Разглядывая препарат, я словно бы видел, как одно и то же событие фоссилизации много раз повторялось на дне озера Жизни. Золотисто-коричневый кусочек породы был полон жизни, точно оксфордский паб в субботний вечер. Здесь были и высыпавшиеся, словно яблоки из пакетов, клетки торридонофикус (Torridonophycus), и клетки, сцепленные, как колбаски, и клетки, похожие то на упаковку аспирина (см. вкладку), то на гроздья винограда, то на винные бутылки или шелковые чулки, позабытые и брошенные на дне древнего озера, как будто после бурных выходных.

Мечты сбываются

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Память. Пронзительные откровения о том, как мы запоминаем и почему забываем
Память. Пронзительные откровения о том, как мы запоминаем и почему забываем

Эта книга предлагает по-новому взглянуть на одного из самых верных друзей и одновременно самого давнего из заклятых врагов человека: память. Вы узнаете не только о том, как работает память, но и о том, почему она несовершенна и почему на нее нельзя полностью полагаться.Элизабет Лофтус, профессор психологии, одна из самых влиятельных современных исследователей, внесшая огромный вклад в понимание реконструктивной природы человеческой памяти, делится своими наблюдениями над тем, как работает память, собранными за 40 лет ее теоретической, экспериментальной и практической деятельности.«Изменчивость человеческой памяти – это одновременно озадачивающее и досадное явление. Оно подразумевает, что наше прошлое, возможно, было вовсе не таким, каким мы его помним. Оно подрывает саму основу правды и уверенности в том, что нам известно. Нам удобнее думать, что где-то в нашем мозге лежат по-настоящему верные воспоминания, как бы глубоко они ни были спрятаны, и что они полностью соответствуют происходившим с нами событиям. К сожалению, правда состоит в том, что мы устроены иначе…»Элизабет Лофтус

Элизабет Лофтус

Научная литература / Психология / Образование и наука