Затерянный мир Калахари

Бушмены никогда не поселяются в непосредственной близости от колодца, чтобы не отпугивать дичь. Им приходится делить воду с дикими животными, за которыми они охотятся, поэтому бушмены никогда не подходят к колодцу с той стороны, где животные протоптали свои тропинки. И только, если они хотят убить одно из них на обед, бушмены идут к колодцу рано поутру, одновременно с животными.

Два поселения были совсем маленькие, и мы сконцентрировали внимание на третьем, покрупнее, в котором около двух десятков мужчин, женщин и детей жили даже не в хижинах, а просто в укрытиях из сучьев и травы, напоминающих навесы. Некоторые бушмены, воткнув в землю сук, развешивали на нем свой скарб — и «дом» был готов. Если не считать углубления для костра, то они, казалось, удовлетворялись, как животные, гнездышком в траве.

В этом поселении мы провели много дней (ночуя, правда, в своей хижине) и постепенно познакомились со всеми его жителями. Их глава, старик Кау, был хорошим рассказчиком. Почти каждый вечер он собирал у своего костра детей и рассказывал им всякие истории и мифы. Он уже не мог охотиться. Кау постоянно бродил среди хижин и считался чем-то вроде почтенного патриарха.

Тут были охотники Цояома, Кейгей, Нарни и Самгау (первые два — также лекари), веселые девушки Hay, Нгум и Нуси, достопочтенная старая Гаусье и многие другие. (Все эти имена должны произноситься с щелкающими или хрюкающими звуками, которые невозможно фонетически точно передать на бумаге.)

Скоро бушмены привыкли к киносъемкам и зарисовкам. Постепенно они начали относиться к нам как к членам общины и проявляли полное доверие к Франсуа и ко мне. Если я просил их повторить что-нибудь (скажем, изготовление какого-либо орудия и т. д.) перед киноаппаратом, они с удовольствием делали все сначала. Энтузиазм был так велик, что часто кто-нибудь являлся по собственной инициативе показать, чем занимается, и узнать, не хотим ли мы это сфотографировать. Бушмены обладают чувством юмора и любят пошутить. Если то, что мы делали, казалось им смешным, они передразнивали нас или воспроизводили нашу мимику. Они, по словам Натаму, прозвали Франсуа, не выпускавшего изо рта трубки, «табачным человеком», а меня — «кожаными ногами», потому что я носил высокие сапоги. Несмотря на огромную дистанцию в области культуры, языка и жизненного опыта, мы наладили самые тесные отношения с бушменами. Несколько больных конъюнктивитом регулярно приходили за мазью, которую дал нам в Рунту доктор Жубер. Дети все время возились рядом и с удовольствием носили за нами камеры и штативы. Благодаря такой непринужденности и дружелюбию нам за четыре месяца удалось отснять несколько километров цветной пленки, сделать шестьсот фотографий, запечатлевших все стороны жизни бушменов, магнитофонные записи на два часа звучания, собрать много антропологического и этнографического материала. Вдобавок Франсуа сделал почти сто рисунков, эскизов и акварелей.

Время шло, и мы перестали считать бушменов объектами для изучения: мы восхищались ими, как своими ближними. Это были люди с индивидуальными особенностями, темпераментами, характерами. Нередко я часами наблюдал жизнь поселения, и чем дальше, тем больше меня удивлял присущий им дар жить вместе в естественной гармонии.

Лекарь Цонома выделывал шкуры, изготавливал оружие, ремонтировал сандалии, стрелы и т. д. Его хижина была самой опрятной и построенной лучше остальных. Он все делал методически и энергично, даже в самое жаркое время дня, когда почти все дремали в тени. Рядом с ним жил Самгау, личность несколько иного плана: беззаботный, гораздо менее активный, но полный обаяния, он постоянно разговаривал и смеялся. Парни, самый старший среди охотников, мужчина флегматичный, явно предпочитал свое собственное общество всем другим. Старый глава рода Кау по традиции жил у восточной границы поселения, ближе к солнцу. Он был вдовцом и если не дремал, то сидел и смотрел, как играют дети. Когда кто-нибудь грубил, старый Кау подзывал его и мягко журил. Самой приятной из женщин была самая старая — прабабушка Гаусье, невероятно уродливая и даже по-своему привлекательная из-за этого. Кожа на ее теле висела мешками, а лицо напоминало сильно пересеченную местность. Строгая старая женщина, она требовала, чтобы к ней относились с уважением. Время от времени от ее острого языка доставалось кому-либо из девушек, которые баловались и ходили по селению, покачивая бедрами. Но часто она, перестав ругаться, неожиданно расплывалась в улыбке и примирительно хмыкала, как бы говоря: «Эх, молодые вы еще, да глупые!» Некоторые особенно кокетливые девушки так много смеялись над своими замечаниями, когда возле нас не было переводчика, что я поеживался в полной уверенности, что мне достается по первое число.

Цонома смазывает стрелы ядом