Затянутый узел

— Шебутной, горячий. А работник хороший. Той истории не придавайте значения. Саркис ожидал, что ему начислят больше, чем он получил. Он должен был обратиться ко мне как к бригадиру. Я ему все разъяснил бы. Он сразу к руководству пошел. Котэ Долидзе и сказал Саркису, что тот нарушает дисциплину.

— Выходит, беседа носила мирный характер?

— Не дрались же они!

— Почему же Саркис Багирян грозился убить Долидзе?

— Был обижен, потому и грозился. Но Саркис на человека руку не поднимет.

— Еще как поднимет! — сказал парень с заячьей губой. — Однажды он так вцепился в меня, что я чудом жив остался.

— Я бы тоже дал тебе по зубам за твои шутки. — Варлам обратился ко мне: — Он плохо пошутил с Саркисом — спросил его, уверен ли он, что приходится отцом сыну.

— Мы люди простые, и шутки у нас простые, — оправдался парень с заячьей губой.

— Помолчи, когда старшие разговаривают, — сказал Варлам. — Саркис на человека руку не поднимет. Он вообще ни на какое преступление не пойдет. Он жене клятву дал в церкви.

— Он верующий?

— Наверно, раз в церковь стал ходить. Но дело не в церкви. Дело в жене и сыне. Он их любит больше чем бога.

ГЛАВА 3

Перед зданием горотдела стояла маленькая черноволосая женщина с ребенком на руках. Мальчик спал. Женщина нерешительно вскинула на меня глаза и тут же опустила их.

В коридоре было тихо.

В кабинете Абулава, упершись локтями в стол, дремал. Часы над ним показывали четверть пятого. Заметив меня, капитан виновато улыбнулся.

— А где Заридзе? — спросил я.

— Обедает. Не дождался вас. Сказал, что в три он всегда обедает, — ответил капитан.

Теперь понятно, почему он пышет здоровьем, подумал я и сказал:

— Женщина с ребенком на руках у входа — жена Багиряна?

— Жена. Требует свидания с мужем. Без санкции прокурора я не могу разрешить…

— Где я могу поговорить с ней?

— Я для вас отвел второй кабинет.

…Кабинет был крохотным. В нем с трудом умещались замызганный письменный стол и сейф.

Женщина плакала. Мальчик испуганно таращил большие черные глаза.

На столе лежал полуразвернутый газетный сверток с хлебом, сыром и редиской — передача для Саркиса.

— Зейнаб, успокойтесь, пожалейте мальчика, — нетерпеливо сказал я. — В котором часу ваш муж вчера вернулся домой?

— В двенадцать, — ответила она, ладонью утирая слезы. — Не мог он клятвы нарушить, не мог обмануть меня! Прошу вас, впустите к нему. Я должна с ним поговорить. От меня он ничего не утаит. Если он убил, я сама вам скажу об этом. Тогда делайте с ним что хотите.

— Итак, Зейнаб, ваш муж вернулся с работы в половине седьмого. В семь к нему пришел знакомый. Вы этого человека раньше не видели. Саркис взял из шкафа деньги и сказал, что вернется поздно. Он вернулся в двенадцать. Кто-нибудь видел его возвращающимся домой?

— Никто не видел. В такое время люди спят.

— Почему вы не спали?

— Я никогда не сплю, если Саркиса нет дома. Боюсь за него.

— Почему? Вы же говорите, что Саркис поклялся покончить с прошлым.

— Он-то поклялся. Но нет-нет да и приходит к нему кто-нибудь из этого проклятого прошлого. Он прогнать никого не может. Он такой! — Зейнаб снова заплакала. — Почему они не оставят его в покое?! Шесть лет я ждала Саркиса, униженная и отверженная всеми родственниками. Не мог он взяться за старое. Не мог!

— После двенадцати Саркис выходил из дома?

— Нет, мы сразу легли. Разрешите свидание, умоляю!

— Я не против свидания, но прежде сам хотел бы поговорить с Саркисом. Может, свидание и не понадобится. Передачу оставьте. Я сам вручу ее Саркису.

— Я верю вам, — сказала Зейнаб и встала.

Проводив ее до выхода, я вернулся в кабинет. На стуле для посетителей восседал Абулава.

— Узнали что-нибудь интересное? — спросил капитан.

— Разумеется, — ответил я. — Свяжитесь, пожалуйста, с трестом, управлением, отделом канализации, не знаю, что у вас здесь есть, и выясните, когда разрыли улицу Кецховели.

— Хорошо.

— Дальше. Займитесь розыском «Запорожца». Цвет зеленый. Перед помят. Фары разбиты. Машина потерпела аварию на улице Кецховели. У владельца «Запорожца» или братья крепкие ребята, или соседи, или товарищи.

— Хорошо.

— И еще — я хочу допросить Багиряна. Прикажите, пожалуйста, открыть изолятор.

…В полутьме изолятора на меня зло смотрели глаза Багиряна. Он сидел на деревянных нарах, прислонившись к стене, и не шевелился.

Я представился. Он словно ничего не слышал. Я положил сверток рядом с ним.

— Зейнаб просила передать.

Багирян вскочил и бросился к двери. Я с трудом перехватил его.

— Пустите! Дайте слово ей сказать!

— Зейнаб нет здесь. Она ушла. — Я подтолкнул его к нарам. — Сидите спокойно. Что вы хотели сказать Зейнаб? Я передам ей ваши слова.

— Слова! В ваших устах для нее мои слова пустые звуки. Она должна слышать мой голос. Мой голос, понимаете?! Выпустите меня отсюда на полчаса. Я только скажу ей слово и вернусь. Клянусь своим единственным сыном, вернусь!

— Чтобы выпустить вас отсюда, причем навсегда, мне нужны факты.

— Да не убивал я! Не убивал!

— Я и не считаю, что вы убили Долидзе.

Срывающимся голосом он спросил:

— Вы правду говорите или решили играть в кошки-мышки?

— Правду, Саркис.