Затянутый узел

— Никак. Чего было жаться? Яблок-то полно. Не беда, если кому на кило больше перепало бы. За меру брали двадцатикилограммовые ящики. На заводе их изготовили.

— Деньги кто собирал?

— Профгрупорги. Те сдавали мне. Знаете, все были очень довольны. На заводе долго об этом говорили. А я до сих пор удивляюсь. Все получилось, как задумал Игнатов. Когда мы с ним подбили бабки, решили отметить это дело в «Арарате». Я на радостях стал его расспрашивать, как ему все-таки пришла в голову такая идея. Все смотрят телевизор, читают газеты, но никто же не бросается спасать народное добро. Он и говорит, что идей у него полно. Вот, например, терриконы на угольных шахтах. Из-за терриконов у руководителей шахт постоянные неприятности. Они бы рады не сваливать пустую породу рядом с шахтами. Но куда ее вывезти? Транспорта нет, рабочей силы нет. Вот, говорит, и пропадают миллионы тонн материала для строительства дорог. Игнатов нашел выход — колхозы. Сейчас много богатых колхозов, которые строят дороги на собственные средства. Деньги у них есть, а материалов, как всегда, не хватает. Только, говорит, некому такую идею колхозам подать. У Игнатова был ум государственного масштаба. Он многое мог сделать.

— А деньги класть в собственный карман.

— Он хотел оприходовать деньги, но на заводе его на смех подняли, сказали, чтобы он не морочил голову. Чего удивляться?! Вон «Литературка» писала, что ленинградский доцент завещал институту педиатрии четырнадцать тысяч рублей — все свои сбережения. Так его вдове три года морочили голову в Министерстве здравоохранения, в том числе в юридическом бюро министерства. В итоге бедная старушка не могла выполнить волю покойного мужа. Вмешалась газета. Вы думаете, министерство оприходовало эти четырнадцать тысяч и поблагодарило старушку? Нет же! Министерство отфутболивало старушку вместе с корреспондентом, пока главбух министерства в трехстрочном завещании не обнаружил, что деньги завещаны не вообще министерству, а институту педиатрии. В министерстве потирали руки от радости, потому что институт педиатрии подчиняется Академии медицинских наук.

— Идею с терриконами Игнатову удалось реализовать? — спросил я.

— Он и не брался за нее.

— А другие идеи?

— Не знаю. Мне он ничего не говорил.

— Вы знакомы с друзьями Игнатова?

— С Маркеловым и Стокроцким? Слышал о них, но не знаком. Видел их однажды. Издалека.

— Когда?

— В мае прошлого года в пивном баре на проспекте Калинина. Мы с товарищем собирались уже уходить. Увидел Игнатова. Бросился к нему. Позвал его за наш стол. Как раз два места было свободных. Он был не один, с хромым человеком по фамилии Фалин. Игнатов познакомил меня с ним. За наш стол они не сели. Игнатов сказал, что должны подойти Маркелов, Стокроцкий и Шталь. Когда мы с товарищем уходили, они уже сидели за столом впятером.

— Тех троих не разглядели?

— Точно, один был Маркеловым. Игнатов назвал его Маркелом. А разглядывать их я не разглядывал. Зачем?

— А вас те трое не видели?

— Черт его знает. Вроде нет. Я закурю еще? — Спивак размял сигарету и прикурил. — Что с моими деньгами будет?

У меня были противоречивые ощущения от беседы с ним. Я не понимал, искренен он или нет. Моментами Спивак казался простачком, который не знает элементарных законов. Но мог ли человек с высшим образованием, да еще выпускник плехановского института, не знать, что яблоневый сад, заброшенный колхозом, все равно принадлежит колхозу, а его с Игнатовым деяния — воровство? Или он рассчитывал, что воровство яблок не бог весть какое преступление, и прикрывал им что-то более серьезное? Я не мог решить, отвезти его к Мироновой или отпустить и сначала подготовить Миронову к допросу Спивака.

— Садитесь, пожалуйста, за стол и напишите заявление. Желательно подробное.

В тот момент, когда Спивак усаживался за стол, в кабинет вошел Хмелев. В расстегнутой куртке, съехавшей на затылок шапке он показался мне взбудораженным. Он, конечно, сразу узнал Спивака и пальцем указал на дверь.

В коридоре Хмелев сказал:

— В Текстильщиках и Теплом Стане прорезался, судя по описаниям бывших соседей Якушева, Фалин.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Его видели не раз на красных «Жигулях».

— Таксист опознал на фотографии Якушева.

— Знаю. Знаю, что проморгал Козявку. Бестемьянов мне все рассказал. Я его встретил в лифте. Этот давно у тебя?

— Порядком. Пишет заявление.

— Заявление или объяснение?

— Заявление.

— Я пошел к Бестемьянову. Освободишься, позвони.

— Чтобы не терять времени, наведи справки о Фалине. Онежская, двадцать четыре.

— Понял, — сказал Хмелев и зашагал по коридору. Даже в походке чувствовалась его взбудораженность.

Я вернулся в кабинет.

Дома меня ждал сюрприз. Кира переехала ко мне. Ее огромный чемодан занимал полкоридора.

В комнате пахло духами. Кира лежала и читала книгу. Диван она раздвинула, постель застелила. Или ничего не трогала с утра. Утром, когда я уходил на работу, она еще спала.

— Есть будешь? — спросила Кира.

— Нет.

— Я тебе приготовила ужин. — Она встала и надела халат. — Ты же наверняка не обедал. Пошли.