Затонувший мир

От его движения дверь рухнула, превратившись в груду мусора и источенных червями досок; перешагнув через эту груду, Керанс приблизился к широкому французскому окну, выходящему на балкон. Из окна веяло легкое дуновение; Керанс, подставив ветерку лицо и грудь, пристально рассматривал джунгли внизу. Мыс, на котором находился полукруг зданий, был одновременно невысоким холмом, и несколько зданий, расположенных по его другую сторону, были совсем не тронуты водой. Керанс смотрел на две часовые башни, возвышавшиеся как обелиски над зарослями папоротников. Горячий воздух полудня, казалось, придавил все вокруг, как полупрозрачное одеяло, зелень была неподвижна, лишь изредка слегка шевелилась случайная ветка, и легкая водяная рябь отбрасывала вокруг миллионы пятен света. Классический портик и фасад с колоннадой, различимые под часовыми башнями, подсказывали, что прежде тут находился муниципалитет. На одном из циферблатов стрелок не было; другой, как ни странно, показывал точное время — одиннадцать тридцать пять. Керанс призадумался, были ли эти часы на самом деле исправны, не заводил ли их какой-нибудь безумный отшельник, цепляющийся за точное время, как за последние остатки здравого смысла; впрочем, если механизм действительно исправен, роль этого пустынника вполне мог сыграть Риггс. Несколько раз, когда они покидали затонувшие города, полковник заводил заржавевшие механизмы башенных часов, и они отплывали под звуки прощального перезвона колоколов. В следующие ночи Керанс часто видел во сне Риггса в костюме Вильгельма Телля. Полковник шагал по пустыне, напоминавшей картины Дали, и сажал в расплавленный песок растекающиеся и гнущиеся солнечные часы.

Керанс перегнулся через окно глядя на часы и ожидая, когда дрогнет минутная стрелка. А может, стрелки были неподвижны (ведь и остановившиеся часы дважды в сутки показывают правильное время).

Размышления Керанса приняли другое направление, когда он увидел за грудой развалин маленькое кладбище; верхушки надгробий торчали из воды, как группа купальщиков. Он вспомнил страшный погост, над которым они однажды проплывали. Богато украшенные надгробия треснули и раскололись; трупы с распустившимися волосами кружили в воде, будто во время зловещей генеральной репетиции страшного суда.

Опустив глаза, он отвернулся от окна и вдруг увидел, что в двери неподвижно стоит высокий чернобородый человек. Керанс настороженно глядел на этого мужчину, так резко ворвавшегося в его размышления. Тот стоял сгорбившись, его тяжелые руки свободно свисали по бокам. Корка засохшей грязи покрывала его грудь и лоб, ботинки и брюки тоже были в грязи, и на мгновение Керанс вновь вспомнил воскресшие трупы. Заросший подбородок мужчины свисал между широких плеч, впечатление громоздкости усугублялось тем, что форменная голубая куртка медицинского служителя, изготовленная из грубой бушлатной ткани, была на несколько номеров меньше, чем нужно; капральские нашивки топорщились на мощном плече. Он глядел на Керанса с угрюмой отчужденностью, глаза его лихорадочно блестели.

Керанс подождал, пока глаза его привыкнут к полутьме комнаты, непроизвольно глядя на дверь, через которую прошел бородач. Он протянул к нему руку, боясь разрушить чары, державшие его в неподвижности, предупреждая незнакомца, чтобы он не двигался; своему лицу он постарался придать выражение доброжелательного понимания.

— Хардман! — тихо позвал он.

Как пораженный током, Хардман внезапно рванулся к

Керансу; огромным прыжком он преодолел половину разделяющего их расстояния, затем сделал обманное движение, как в баскетболе и, прежде чем Керанс пришел в себя, проскочил к окну, оказался на балконе и перемахнул через перила.

— Хардман!

Это один из людей на крыше поднял тревогу. Керанс кинулся к окну. Хардман, как акробат, спускался по водосточной трубе на нижний балкон. Риггс и Макреди вбежали в комнату. Придерживая фуражку, Риггс перегнулся через балюстраду, глядя, как Хардман скрывается в комнатах нижнего этажа.

— Ничего, Керанс, мы его возьмем! — вместе они выбежали в коридор и бросились вниз по лестнице, где четырьмя этажами ниже спускался Хардман, большими скачками перелетая с одной лестничной площадки на другую.

Когда они достигли самого низа, Хардман уже значительно опережал их, и с крыши слышались взволнованные крики. Но Риггс неподвижно замер на нижнем балконе.

— Боже, он пытается перетащить свой плот на воду!

В тридцати ярдах от них Хардман тянул свой катамаран по илистой отмели, перекинув через плечо веревку и дергая ее с нечеловеческой энергией.

Риггс вложил пистолет в кобуру и грустно покачал головой. До воды оставалось около пятидесяти ярдов, когда Хардман упал на колени, погрузившись во влажный ил и забыв о людях, наблюдающих за ним с крыши. Он отбросил веревку и, схватив обеими руками кроватную раму, пытался протащить ее дальше; от усилий голубая куртка лопнула у него на спине.

Риггс жестом приказал Уилсону спуститься с крыши.

— Бедняга, он совсем спятил. Доктор, вы ближе всех к нему, попробуйте его успокоить.