Затворники

Рейчел подтолкнула их в мою сторону, и я разложила их веером, вытащив три. На первой была изображена женщина, переливающая воду из сосуда в водосборник. Мы ассоциировали эту карту с умеренностью, одной из двенадцати добродетелей Аристотеля, потому что композиция была посвящена балансу и гармонии. После карты «Умеренность» я вытянула Двойку Мечей и Королеву Кубков, олицетворяющую интуицию.

Я спрашивала карты о Рейчел, и мне казалось, что каждый раз, когда я это делала, в полученных результатах обнаруживалась некая тьма. Пусть даже она маячила только на периферии – одиночная или перевернутая карта. Меня все больше угнетало то, чего я до сих пор не могла понять. И карты говорили что-то и обо мне, хотя я спрашивала о Рейчел.

Когда я подняла глаза от расклада, Рейчел смотрела на меня.

– Что там написано?

– Каждому что-то свое, – проговорила я, постучав костяшками пальцев по тяжелому дубу стола, чтобы не сглазить.

Но я запомнила этот расклад – шелушащаяся краска и крупинки сусального золота словно отпечатались на внутренней поверхности моих век. Двойственность этих двух качеств: терпение и гармония сдержанности, интуиция, которой я должна была доверять, но которая посещала меня лишь самым непредсказуемым образом.

Глава 20

В жилище Лео не было такого ясного света, как в квартире Рейчел в Верхнем Вест-Сайде. Его мир всегда был наполнен непрямыми солнечными лучами, проникающими сквозь тонкие занавески, дымкой сигарет и «травки», грязными джинсами и рабочими ботинками, валяющимися на полу, слегка горьковатым запахом дешевого кофе, сгоревшего на раскаленной плите задолго до того, как я встала. И в то утро дневная жара уже начала просачиваться сквозь щели в окнах и стенах. Я отодвинулась от кошки соседа, которая спала на краю кровати; даже это незначительное количество тепла было слишком большим.

Сегодня была суббота, поэтому, натягивая спортивные штаны и затягивая шнурок на талии, я по пути на кухню окликнула Лео.

– Может, пойдем на Хай-Лайн?

В последний раз, когда я ночевала у Лео, он сказал мне, что мне следует оставить у него пару вещей, поэтому я взяла с собой пакет с одеждой, чтобы спрятать в глубине его шкафа.

– Нет. – Он сидел на диване в лужице солнечного света. – Настоящие жители Нью-Йорка не ходят на Хай-Лайн.

– Это не может быть правдой.

– Это правда. Я сам житель Нью-Йорка. Я могу это подтвердить. – Он читал интервью с Трейси Леттсом[31], которое было опубликовано месяц назад.

– Это может быть весело – посещать туристические места, – настаивала я.

Лео ничего не ответил, просто потягивал кофе из своей кружки.

Я решила, что снова подниму этот вопрос, когда мы выйдем из дома после обеда и, возможно, выпьем несколько кружек пива за ланчем; а пока я сменила тему.

– Как прошел твой разговор с детективом?

Лео уже второй раз вызывали в участок, и казалось неизбежным, что мы с Рейчел будем следующими. Он не поднял глаз, только сделал карандашом пометку на полях журнала.

– Отлично. Она хотела знать, не пропало ли что-нибудь из сада. Видел ли я кого-нибудь.

– Ты ведь не видел, правда? – В глубине души все еще жила надежда, что все расследование закончится выводом о несчастном случае – передозировке, аллергической реакции.

Лео закрыл журнал и положил его на место.

– Я сказал ей, что не видел в садах никого, кроме тысяч людей, которые проходят через них каждый день. Никто из них, я думаю, не убивал Патрика.

Я расположилась поудобнее на его потрепанном диване и, подобрав колени к груди, наблюдала за ним. Несмотря на то, что Лео был частью Клойстерса, он не был частью этого места в том смысле, в каком были Рейчел и я, кураторы и подготовительный персонал. Он умел оставаться в стороне, перемещаясь между сараями и садами. Он мог проводить – и проводил – целые дни, лазая по деревьям и подрезая их ветви. Все это было невероятно романтично. Быть хранителем средневековых садов в одном из самых оживленных городов мира, целый день работать физически и выращивать то, что дарит людям радость. Но Лео тоже могла раздражать эта дистанция между нашими должностями, нашим будущим в музее.

– Я не имела в виду…

– Знаю. Извини. Ты хочешь пойти на Хай-Лайн, но я подумал, что мы могли бы посмотреть что-то более старое, по-особенному нью-йоркское. Может, вместо этого спустимся в Виллидж?

– С удовольствием. Как ты думаешь, мы могли бы зайти в бар, где обычно тусовались Хелен Франкенталер и Ли Краснер?

– В две тысячи шестом году «Кедровую таверну» переделали в кондоминиум. А сам бар продали какому-то чуваку, который отстроил его в Остине.

– А, ясно… – Если это было так, то я не понимала, почему бы нам не пойти на Хай-Лайн.

Лео встал и налил себе еще одну чашку кофе.

– Может, ты оденешься, и мы уже пойдем?