Завершившие войну

Саша удивилась своим словам. Она постоянно думала об этом, но признаваться вслух не намеревалась.

— В самом деле? — Вера вскинула тонкие брови. — Что ж, дело ваше. Но вы, я полагаю, уже давно поняли, что живая жизнь устроена посложнее катехизиса для церковно-приходской школы.

Глава 18

Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург

Февраль 1920 года.

— Знакомьтесь, — сказала Вера. — Александра Гинзбург, комиссар Объединенной народной армии. Иван Михайлов, министр финансов правительства России.

— Для врагов и очень близких друзей — Ванька-Каин, — ухмыльнулся Михайлов.

Он рассматривал Сашу оценивающе, но не по-мужски, как-то иначе. Вера уломала ее вместо обычных скромных юбок и блузок надеть платье — багровое, сложного фасона, открывающее ключицы. От жемчуга на шею Саша отказалась решительно и отросшие уже ниже плеч волосы из упрямства оставила перевязанными простой веревочкой — сложная прическа глупо смотрелась бы с распухшим после самарской драки носом. Пришлось заявить:

— Простите, Вера, но я — не ваша кукла!

— Наконец-то вы зовете меня по имени! — Вера повеселела и больше не требовала от Саши себя украсить.

— Однако, Верочка, ты настаивала, чтоб к участникам этого проекта относились бережно. А сама нашего комиссара бьешь, да еще по лицу!

Интересно, они на «ты», потому что спят вместе или убивают людей вместе? Возможно, подумала Саша, и то, и другое.

— Это не Вера, — ответила Саша, без приглашения усаживаясь за стол. — Это обычное состояние моего лица, знаете ли. Комиссаров вечно кто-нибудь бьет. Мы мою интригующую внешность собрались обсудить?

Встреча проходила в отдельном кабинете ресторана «Метрополь», хоть Саша и не понимала, как Вера, с ее вкусом, может находиться среди всей этой лепнины, амуров, нимф и прочей барочной роскоши.

— Лично я пришел сюда в первую очередь, чтоб отужинать, — хмыкнул Михайлов.

Два официанта во фраках ставили на стол вина и закуски. Саша смогла опознать, и то без особой уверенности, разве что отдельные кусочки; что за еда выложена на эти блюда, она не понимала, ничего подобного видеть ей не доводилось.

— Сашенька, съешьте устрицу, — сказал Михайлов. — В тамбовских лесах, или откуда вы там вылезли на наши головы, они не водятся. Приобщайтесь к цивилизации.

Саша посмотрела, как он и Вера извлекают из красивых раковин нечто склизкое и, по всей видимости, живое, и решила, что не так уж голодна.

— Итак, голод, — сказал Михайлов, накладывая себе на тарелку раковые шейки. — Вы видели его, так сказать, воочию, и по отчетности министерства сельского хозяйства должны понимать, каковы масштабы грядущего бедствия. Хоть я старался ничего не приукрашивать в документации, реальность может оказаться страшнее любых прогнозов. Жертвы будут исчисляться не сотнями тысяч даже — миллионами. При наихудшем развитии событий — десятками миллионов, как в Великой войне. Сашенька, что же я совсем за вами не ухаживаю. Желаете артишоков? Замечательно способствуют улучшению аппетита.

— Нет, спасибо, — ответила Саша. — Кушайте сами. И что же намерено предпринять ваше правительство?

— В правительстве в настоящий момент нет единой позиции, — ответил Михайлов. Его толстые пальцы орудовали столовыми приборами с удивительной ловкостью. — Однако оформились две основные, если несколько упрощать, партии. Первую в кулуарах прозвали «партией испанского гриппа». Ее план прост: объявить в охваченных голодом губерниях карантин по испанскому гриппу и оцепить территории. Набрать в охранные отряды тех же голодающих, на все согласных за фунт хлеба в день. Через год получим решение проблемы аграрного перенаселения. Те крестьяне, кто выживут, будут морально готовы развивать капитализм на селе.

— Да, это по-своему логично, — сказала Саша, переваривая услышанное. — Капитализм — людоедство и есть. Мало, мало мы в вас стреляли! За людей держали вас, гнид. Но как возможно скрыть от мира столь масштабное преступление?

— Элементарно, — Михайлов с удовольствием проглотил очередную устрицу. — Так уж люди устроены. Будут рыдать над смертью котенка или ребеночка, если ее им показать. Вы-то сами здесь, как рассказывают, из-за неких конкретных детей. А цифры никому не жалко. Какая разница, тысячи жертв, сотни тысяч или миллионы? Это в любом случае только значки на скверной газетной бумаге. Тем более что цифры публиковаться не будут. Ну, просочится, пусть даже и в печать, что в карантинных губерниях голод. Эка невидаль, на Руси вечно где-нибудь голод. Что же нам теперь, не кушать? Истинного масштаба катастрофы никто не заметит. Не оттого, что мы так талантливо его скроем. А оттого, что в городах-то голода не случится, и чувствительным образованным людям станет попросту удобно его не замечать.

— Вы говорили, есть и какая-то другая партия, — напомнила Саша.

Беседа прервалась: официанты внесли горячее. Перед Сашей поставили тарелку с огромным куском украшенной зеленью говядины. Отказ от еды уже выглядел бы жеманством. Саша решительно взяла нож, припомнила, как его держат, и разрезала мясо.