Завершившие войну

На срезе явственно проступила кровь. Саша вздрогнула. На фронте какую только дрянь не приходилось есть, но сырой убоиной она брезговала и в самые паршивые времена. Повар, должно быть, забыл пожарить мясо. Однако Вера и Ванька-Каин ели свои порции, будто так и надо. Саша не ожидала от этих людей подобного такта — видимо, они не считали правильным затевать скандал из-за такой мелочи, как испорченное блюдо.

— Вторую партию прозвали партией народной беды, — Михайлов отправил в рот кусочек окровавленного мяса. — Знаете, как говорят американцы: каждый кризис таит в себе возможности. Не скрывать, а, напротив, как можно шире огласить истинные масштабы бедствия. Развернуть газетную кампанию с фотографиями детей, умирающих на руках у матерей — бить по эмоциям.

— Это так трогательно, — Саша закатила глаза. — Расскажите же мне, как конкретно вы намереваетесь получить прибавочную стоимость от детей, умирающих у матерей на руках!

— Вы ужасно забавно строите рожицы, — скривился Михайлов. — Уверен, на виселице вы бы дергались еще забавнее.

Саша ухмыльнулась. Такое отношение было ей понятнее, чем дружелюбие Веры — похоже, не наигранное, но от того лишь более пугающее. Сейчас Вера участия в разговоре не принимала, только переводила взгляд с одного собеседника на другого.

— Так что же, — Саша вздернула подбородок, — вас сдерживает?

— Предположение, что вы умеете не только принимать гордые позы, но и думать. Наивное, возможно, предположение, но мы попытаемся. Политика провозглашения народной беды открывает некоторые возможности. Во-первых, широко освещенная в печати гуманитарная катастрофа несколько приструнит наших потерявших берега иностранных партнеров. Не то чтоб им действительно было дело до миллионов чьих-то там жизней… Достаточно вспомнить, что они творят в Алжире или в Индокитае. Но хоть нас и пытаются поставить в положение колонии, у нас, по счастью, белое население и кое-какая пресса. Так что можно вывернуть вещи так, что многие претензии тех же французов станут выглядеть вырыванием куска хлеба изо рта умирающего ребенка.

Михайлов обмакнул кусок окровавленного мяса сперва в красный, потом в белый соус, оставив в белом красные разводы.

— Вторая часть товарищу комиссару особенно понравится. Под это дело можно неплохо потрясти капиталистов. Планируется несколько этапов выпуска облигаций государственного займа на помощь голодающим. Пойдут эти средства на развитие промышленности, без которого, как вы должны понимать, невозможно помочь кому-либо в долгосрочной перспективе. По удивительному совпадению именно те, кто от приобретения облигаций откажется, буду разоблачены как враги Нового порядка. Симфония, так сказать, ОГП и министерства финансов. Однако что же вы, Сашенька, совсем не пьете? Пино Нуар 1895 года, превосходное вино.

— Оно красное, — Саша осторожно отпила из своего бокала. — В лесах Тамбовщины, или откуда я там вылезла на ваши головы, мы как-то привыкли, что самогонка белая. Вы, однако же, эффектно держите паузу перед тем, как перейти к сути. Курсов актерского мастерства не оканчивали часом?

— Удивительно, но вы угадали, — признал Михайлов. — Был в моей биографии и такой эпизод. Третья возможность, открываемая политикой народной беды — прекращение негаснущей, уходящей вглубь, как торфяной пожар, гражданской войны. Новый порядок готов эволюционировать. Признаю, в годы Смуты было много перегибов. В ближайшее время будет провозглашена Новая Общественная Политика, сокращенно — НОП. Либерализация законодательства для низших сословий, отмена телесных наказаний, жесткий контроль над обеспечением вертикальной мобильности не на словах, а на деле. И главное — безусловная, безо всяких фильтрационных лагерей, амнистия тем, кто перед лицом национальной катастрофы готов сложить оружие и прекратить бессмысленное и обреченное сопротивление.

— Свежо предание! Знаем мы ваши амнистии!

Саша обвела указательным пальцем вокруг шеи, имитируя затягивающуюся петлю. Новый порядок уже несколько раз объявлял амнистии для красноармейцев и восставших. Все они оказывались обманом — сдавшихся либо сразу вешали, либо морили голодом и холодом в лагерях. В последний раз не нашлось никого достаточно наивного, чтоб снова поверить в сладкие обещания мира и безопасности для тех, кто выступал против Нового порядка с оружием в руках.