Завещаю вам не скучать (СИ)

— Аугусто, я к вам по очень деликатному делу.

Он вздохнул, жестом призывая сесть.

— В целом, дело мне понятно. Откуда мне только взять эти деньги? Вычесть из премии Штефану? Я, к сожалению, не печатный станок, хотя эти дикари периодически меня за него принимают.

— Было бы логичнее из своей. Или Гериной, — нахально подсказала я. — Я не просила себя похищать.

Он нахмурился и почесал переносицу.

— Я могу одолжить.

— Вы можете бесплатно довести меня до Тимишоары, — съязвила я. — Прямо туда, откуда забрали. И ни лея вашего казенного не возьму, или чем вы там расплачиваетесь с охотниками.

— О нет, мне это сильно не по пути. К тому же, со мной драгоценный груз.

Он пододвинул к себе несколько бумажек:

— Ты даже не представляешь себе, как трудно мне обосновать перед начальством каждую трату.

— Я надиктую, пиши: влез на рассвете в частную собственность и похитил человека вместе с произведением искусства девятнадцатого века стоимостью… сколько там всё это стоит?.. А теперь не желаю бросать похищенную за много километров от дома без гроша в кармане. Так подойдет?

— Вот нахалка, — Аугусто со вздохом достал кошелек и нехотя отсчитал несколько бумажек. Рывком пододвинул ко мне.

Это снова было так похоже на Натана, что я разулыбалась.

— Радуйся, мне вкатают выговор, — понял по-своему наблюдатель.

— Я вообще не понимаю, какого лешего вампиры заинтересовали конгрегацию, занимающуюся чистотой вероучения, — я убрала деньги в карман.

— Это долгая история, — всё еще недовольно проворчал Аугусто.

Впрочем, он быстро утешился, найдя в моем лице слушателя. Сильно подозреваю, что предыдущая компания не давала ему лишний раз раскрывать рот.

— Это всё началось лет восемнадцать назад. Как-то заместитель моего шефа, аббат Леонардо Рикар, работал над докторской по истории церкви. Объектом исследований он взял мужские монастыри и рассуждал о вспышках психических заболеваний среди братии. Ну, помнишь, на волне церковных скандалов про совращения и так далее, стало особенно модным писать о цементировании неврозов и прочих душевных болезней в церковных стенах. Аббат к тому же был медиком по прошлому образованию. Разбирая бумажки в архивах, он как-то наткнулся на забавный документ: некий брат нижайше просил местного кардинала срочно решить его вопрос. Его, брата, злонамеренно превратили в чудовище через укус, и теперь он вынужден искать человеческой крови. Если он противится себе, то через какое-то время теряет самоконтроль и может произойти убийство. Так вот, брат знает, что солнце способно его уничтожить, и умоляет ответить, что страшнее для христианина: его нынешнее положение, или самоубийство. Кардинал оказался человеком с альтернативным чувством юмора и отправил просителя в церковные погреба. Мол, и под землёй, и вино таскать не будет, раз не имеет более расположения к земной пище.

Включив это письмо в список литературы, Леонардо на какое-то время про него забыл. Пока спустя пару лет случайно не заехал в упомянутый монастырь и не заглянул в его библиотеку. К своему ужасу он понял, что монах Уильям смиренно прослужил в погребах сто пятьдесят лет! При этом позже не умер от старости, нет, а просто бесследно исчез после одного из пожаров. Останков его не нашли. В своих погребах он пересидел и чуму, и нашествие черной оспы, причем активно помогал больным и хоронил тела, не подвергаясь заражению. Сказать, что исследователь был в шоке от найденного – не сказать ничего. В монастыре разводили руками: братия в те времена менялась столько раз, что никому не приходило в голову подсчитать, сколько лет этот монах работает у своих бочек. Сидит же, послушание несет исправно, ещё и в книгохранилище помогает, по ночам, а что ещё нужно начальству.

Дальше – больше. Найдя дневниковые записи одного из приоров, руководивших монастырем в середине 18 века, аббат наткнулся на сообщение о том, что некий брат страдает странной болезнью, вызванной укусами паразитов, завезенных из Палестины: время от времени он начинает рассыпаться, как песочная кукла, но потом отлеживается и приходит в себя. Братия ему очень сочувствует. Там даже приводились две даты, определяющие бедственное состояние больного. Наш въедливый Леонардо сопоставил с церковным календарем и понял, что происходит это аккурат на Пасхальную и Рождественскую мессы, куда обязательно являлись абсолютно все. Уильям объяснял это духотой, чадом от свечей и скоплением народа – мол, его стареющему организму трудно находиться в таких условиях. К слову, документов о том, приступал ли монах к Святым Таинствам, не сохранилось.