Завещание

– А как же ты? – спросила Сири. – Как тебе живется в большом городе?

Тармо поколебался, прежде чем ответить.

– Спасибо, мама, хорошо. Были трудные времена, но теперь, я думаю, все образуется.

Плохая подруга / девочка и секрет / две белые вороны

Женская месть. Дно женской души – может быть, оно есть даже в тебе, во всех женщинах? Можно ли получить власть над своей судьбой? Можно ли стать полноправным хозяином своей жизни? Должен ли человек быть счастливым? И может ли он быть счастливым? И что же это на самом деле за телефонный звонок такой, который меняет все?

Она сидела за барной стойкой и в ожидании рвала салфетки на мелкие клочья. Ей хотелось чего-нибудь выпить, прежде чем отправляться в дорогу.

Сири совсем не стыдилась своего развода. В каком-то роде она им даже гордилась. Что в кои-то веки приняла решение, которое было ее и только ее. Что она дала себе шанс начать все сначала.

Но получалось ли у нее это самое – начать сначала? Разве сейчас с ней не то же самое? Какой же безнадежной кажется жизнь, когда черно в глазах, в груди, в мозгах.

Люди не меняются. Разве нет? Ведь глупо верить, что меняются, что могут измениться? Нет, вряд ли. Но можно ли всю жизнь страдать из-за того, что натворил в четырнадцать лет, еще даже не будучи взрослым человеком? Разве это справедливо?

Но, с другой стороны, когда она успела стать взрослой, готовой отвечать за свои поступки и решения или за полное отсутствие оных?

Сири никогда и представить не могла, что в ее жизни всему этому найдется место. Но по-другому ведь и быть не могло. Она никогда не думала, что мир, в котором она родилась и который так хорошо знала, изменится, станет таким, каким он был сейчас. Несмотря на то, что в глубине души Сири понимала, что времена меняются, в какой-то степени она всегда верила, что мир постоянен и неизменен, и что он будет всегда таким, каким был, когда она была молода.

Ко многому надо привыкать и приспосабливаться. Каждый должен понимать, что мир, в котором он родился, норовит ускользнуть, когда человек достигает осени своей жизни. Сири многого не понимала или не могла понять, не знала, как ей вести себя со всем этим, – она поняла это, когда попыталась приблизиться к исполнению своей мечты. Мечта о любви. Что вопреки всему, она где-то может ждать ее.

Хелми старалась из всех сил, чтобы помочь матери. И Сири с благодарностью принимала помощь, пусть даже порой ей приходилось осаживать дочку – все-таки Сири было пятьдесят пять, свежеиспеченная разведенка, и сколько Хелми ни старалась, в матери все равно оставался налет прошлого поколения, который Сири не хотела или не могла окончательно стереть.

Ладони вспотели. Платье жало. Оно было новым, из полиэстера, и на размер больше тех тряпок, что она носила раньше, потому что ей казалось, что в последнее время она только и делала, что толстела. Это было красивое платье, современное. Сири морщилась при одном упоминании этого слова, но, как бы то ни было, это единственное красивое платье, и оно ей шло. С сине-белым узором на черном фоне, рукава три четверти и юбка ниже колена (но не слишком длинная, компромисс с Хелми).

Сири знала, что выглядит хорошо. Настолько, насколько это вообще возможно. Но прямо сейчас ей было тесно и неудобно, и все чесалось, и она чувствовала, как между грудей у нее течет пот, и мысленно возблагодарила нижнее белье, которое впитывало влагу, не давая ей дойти до верхней одежды и превратиться в большие пятна пота под мышками, на спине и груди.

Хелми сказала, что черный – очень удачный цвет, потому что на нем не так заметны пятна пота, но ведь в подобных вещах никогда нельзя быть до конца уверенной.

В зеркале позади бутылок со спиртным Сири случайно заметила свое отражение, и увиденное успокоило ее. В глазах, которые смотрели на нее в ответ, не было страха. Напротив, они постоянно подмигивали ей, довольные, что оказались там, на другой стороне.

«Жизнь – это одно большое приключение», вспомнилось ей.

Время было без пяти, она это точно знала, потому что на одной из стен бара висели часы, а если бы их не было, то на этот случай у нее были наручные часы – есть чем гордиться.