Завещание мужества

Дочка у меня. Такая милая,
милая, как дети всей земли.
Землю полюбил я с новой силою,
новые мечты ко мне пришли.

Пусть же наши беды, наши трудности

будут для нее уже не в счет.
От грудного возраста до юности
сколько рек в пустыню потечет,
и ее ровесники зеленые,
из гнезда вспорхнувшие дубки,
выпестуют степь засолоненную,
выходят зыбучие пески.

Пусть же в каракумское безбрежие,

где и мне пришлось топтать песок,
с Каспия ветра ударят свежие,
из Амударьи свернет поток,
чтоб на зорьке девочка несмелая
собирала дивной красоты,
не от пота, не от соли белые,
не от крови красные цветы…

Дочку я свою назвал Катюшею

(это имя приберег с войны),
помня, как над реками, над сушею
были небеса опалены.

Вот она, еще не зная многого,

с полуслова понимает мать,
и посменно бабки нрава строгого
возят на бульвар ее гулять.

Скоро встанет на ноги и первые

в будущее сделает шаги.
Как боятся этого, наверное,
наши с нею общие враги!

И сегодня злей не потому ль они,

что с ее рожденьем я сильней,
что меня ни засухой, ни пулями
разлучить они не могут с ней —
с беззащитной, крохотною, милою,
без которой свет уже не мил,
для кого грядущее планирую,
для кого отстаиваю мир.

И она пытливо, с удивлением

из коляски смотрит на меня —
наше молодое поколение,
от рожденья сто четыре дня.

Москва, 1 мая 1951

«Я пришел в шинели жестко-серой…»