Завещание рыцаря

— Тот, кто привёз сюда Святой Грааль, наверное, много раз в жизни мог отступить. Не ехать в Святую Землю. Не ехать к вам на Русь. Удрать из крепости до прихода врага. Он не отступил. И я не буду, потому что во мне есть его кровь. Я иду на её голос, — он сказал это безо всякой рисовки.

— Не знаю, как с кровью во мне, — ответил я, чувствуя, как тоска и дурное настроение расползаются по самым укромным чащобам леса, чтобы не показываться мне на глаза, — но я домой не поеду. Проверим ещё и это место — бог любит троицу!

— Со мной? — без удивления, благодарно спросил Энтони.

— С тобой, господин белый охотник. Жалованье отрабатывать.

— Тогда ищи место для ночлега, а то стемнеет — придётся под кустом спать.

Темнело в самом деле стремительно. Тем удивительней было, когда мы вышли вдруг на верх крутояра — а впереди и внизу, ещё совсем-совсем не в темноте, залитая солнцем, лежала деревенька. Не очень большая — одна улица, вдоль которой выстроились в художественном беспорядке дома, упиралась в пруд. Всё это окаймляли густющие сады и полоски огородов.

— Ну — это в самом деле ни в какие ворота, — сказал Энтони как-то обиженно. — Я понимаю — ручей! Чёрт с ним — болото! Но… но ДЕРЕВНЯ, которой нет на карте!!!

Он ещё что-то говорил, а я смотрел на деревню и чувствовал, как нериятный холодок крадётся на паучьих лапках под пропотевшей курткой.

Я, кажется, начинал понимать, что к чему.

— Эй… — Энтони вдруг поперхнулся и спросил тихонько, расширив глаза: — А где ЛЮДИ?…

— То-то и оно, — пробормотал я.

Заросшие огороды. Трава давно пробилась через укатанные когда-то колеи единственной дороги. Некоторые дома покосились, провалились крыши. Ни единого звука не доносилось снизу, из деревни. В лучах яркого заходящего солнца, тихая и спокойная, панорама, открывшаяся нам, приобрела особенно зловещий, мистический оттенок.

— Что это? — шепнул Энтони. — Что произошло, Эндрю? Откуда этот…ужас?

Вот оно, это слово. Энтони его сказал. УЖАС — то, что я испытал, только не мог определить для себя свои ощущения…

— Не бойся, не то, что показывают у вас в кино, — ответил я. — Не эпидемия и не жестокий правительственный эксперимент… Просто деревню выселили в начале восьмидесятых, как неперспективную. Людей — в город, а дома оставили тихо разваливаться…

Дома вдоль дороги. Блеск пруда. И всё это — залито солнечным светом. Тишина. Самое противоестественное — тишина там, где ДОЛЖНЫ жить люди, не знаешь, чем верить, ушам, или глазам! Наверное, так выглядит мёртвый город Припять и деревни чернобыльской зоны, о которых рассказывали по телевизору… Вдобавок ко всему мне вспомнился роман моего любимого Стивена Кинга — «Противостояние» — о вымершей от мутировавшего гриппа Америке.

Идти в деревню не хотелось.

Совсем.

Потому что было страшно.

— Скоро стемнеет, — Энтони посмотрел на небо, потом — на часы. — Девять.

Может… — он не договорил, но я-то понял, что англичанин хотел предложить заночевать в деревне.

Особой необходимости в этом не было — в конце концов, палатку можно было разбить прямо там, где мы стоим, на склоне. Но это значило — расписаться в собственном страхе. Чем дольше мы смотрели на пустынную, жуткую улицу, тем острее чусвствовали: нам надо переночевать именно там. Как раз из-за того, что страшно.

Энтони ещё раз посмотрел на часы — и зашагал по склону вниз, там ещё сохранились остатки тропки. Уже не звериной, а вполне человеческой, по которой, наверное, жители ходили в лес, когда… когда тут ещё были жители. Лет двадцать назад. Я оглянулся на лес, где уже совсем стемнело — и пошёл следом.

…На заброшенной улице было тихо, жарко и светло. Заросла дорога гораздо сильнее, чем казалось сверху — трава поднялась до колена, а на месте бывших колей — выше щиколотки. Тень от деревьев в заброшенных садат тут и там ложилась на дорогу — дома же скрывались в глубине этих садов и, если честно, я был рад этому: уж больно мрачными показались мне пустые, без стёкол, окна тех двух изб, которые выходили к самой дороге. Казалось, дома глядят нам вслед этими окнами. А ещё казалось, что за чёрными прямоугольниками, в брошенных комнатах, идёт какая-то своя — тихая и непонятная — жизнь. Неприятно было поворачиваться спиной к таким окнам. То ли они ждут, что вернутся люди… то ли уже давно перестали надеяться, а то и обозлились на своих исчезнувших хозяев. Я попытался заставить себя успокоиться, напомнил, что здешние хозяева никуда не исчезали — вывезли их и расселили по новым городским квартирам. Но успокоиться не получилось — из сада наискось слева вдруг метнулось что-то живое, мимо нас, через дорогу… Мы прыгнули в стороны, Энтони выхватил пистолет, я запутался в клапане отделения, где лежал обрез…

— Что это?! — вырвалось у меня. Энтони нервно рассмеялся, опуская руки с «вальтером»:

— Собака, — ответил он.

— Откуда здесь собака? — я всё-таки достал обрез. — Нет тут никаких собак…

— А кто же это тогда? — кивнул Энтони в небольшой проулок между двумя домами. Я посмотрел туда и признал:

— Собака…