Завещание рыцаря

Мелькнула напротив согнувшаяся пополам фигура с вытянутой рукой, в которой был зажат пистолет, перевалилась через спружинивший плетень сада. Я не понял, то ли это Сергеич, то ли Витёк, то ли их загадочный третий сообщник, слишком быстро человек двигался. Из зарослей лопухов высунулась рука с пистолетом, и я выстрелил туда, где должен был находиться человек. Обрез гулко ахнул, выбросил сноп пламени, ствол подбросило, отдало в запястье — и половина гнилого плетня с занудным скрежетом повалилась на лопухи. В цель я не попал, но, похоже, рухнувший плетень деморализовал противника, рука дёрнулась, исчезла, а выстрела так и не раздалось. Я дёрнул затвор, быстро посмотрел вправо-влево — и увидел Энтони. Он выскочил сбоку, из зарослей крапивы вдоль пробитого нами забора — и побежал, низко пригнувшись, стреляя на бегу в одному ему видимую цель. Лицо англичанина было перекошено, рот открыт.

«Тдах!» Из лопухов хлопнул выстрел, я шёпотом выругался и выстрелил тоже. «Тдах!» Ответный выстрел срезал ветку яблони у меня над головой, пуля тонко взвизгнула и со щелчком села в дерево. Значит, я опять промазал — зато Энтони, воспользовавшись тем, что стрелок отвлёкся, в великолепном прыжке спиной вперёд (называется — фосбюри-флоп, всплыла ненужная мысль) перелетел через плетень, мгновенно перекатился и, встав на колено, с обеих рук выпустил три пули по лопухам.

…Господи, какой вой раздался в ответ!!! Никогда в жизни я не думал, что человек способен так истошно кричать — словно сирена. Потом в вое прорезались слова — на девяносто девять процентов нецензурные, но голос Витька я узнал. Он звал Сергеича и уверял, что умирает. Меня передёрнуло от омерзения и внезапно расхотелось стрелять. Энтони, залёгщий рядом, нажал кнопку фиксатора, сменил выскользнувший из рукоятки магазин на новый, щёлкнул затворной задержкой. Держа пистолет у щеки, чуть-чуть приподнялся над травой.

Витёк продолжал выть и всхлипывать. Если он и умирал, то как-то странно. Энтони тонким от напряжения голосом сказал:

— Наверное, я в плечо ему попал. Или в руку. если бы в голову — он бы уже не вопил, а ещё куда-то лежащему попасть трудно…

Я кивнул, стараясь снова вызвать в себе азарт. Жалеть этих бандитов было не за что, они куда меньше заслуживали пощады, чем собаки. Они на нас охотились, напали из засады и хотели убить — и кто знает, скольких людей они и на самом деле убили… Застрелить таких — просто доброе дело. Но всё-таки что-то мешало мне успокоиться. Витёк так страшно закричал, и я легко мог представить себе, как он корчится в лопухах, прожжённый острым плевком выстрела… Он, конечно, гад. Но я-то, наверное, нет…

— У тебя ещё картечь есть?

Энтони снова был белый, с какой-то зеленью на скулах и под глазами, и я понял, что и ему несладко. Но надо было держать себя в руках, нам обоим — держать себя в руках, потому что где-то рядом были невидимые и невредимиые Сергеич и N3, да и Витька не стоило сбрасывать со счетов.

— Кажется, есть, — ответил я, выбрасывая два патрона из подствольного магазина. Третий оказался с картечью, я быстро разрядил обрез до конца, вставил его и ещё один картечный первыми, а три остальных — за ними, похвалив себя за то, что после боя с собаками дозарядил оружие. — Зачем тебе?

— Те двое где-то рядом, — тихо сказал Энтони. — Как бы не додумались нас окружить. Я сейчас перебегу вон за тот сарай, — он указал стволом на «сарай» — провалившийся погреб, с которого съехали куски обомшелого шифера, — а ты меня прикроешь. Увидишь, где шевельнулось — бей картечью.

— Может, они сбежали, — предположил я.

— А этот? — Энтони мотнул головой в сторону слабых стонов из лопуховых зарослей.

— Думаешь, они так друг над другом трясутся? Клад поделят на двоих, а не на троих — и всё…

Энтони гадливо поморщился. Но сказать ничего не успел.

Гулкий удар — не очень громкий, похожий на хлопок лопнувшего воздушного шарика, но какой-то иссушающе-мощный, ощущаемый всем телом — заставил нас обернуться на звук. Серо-белый дым окутал тот самый провалившийся погреб. Из этого дыма выскользнуло огненное лезвие, превратившееся в белёсую спираль, резвой змейкой скользнувшую в нашу сторону…

…Следующее, что я помню — страшный жар, абсолютную тишину, отсутствие ощущения своего тела. Я лежал посреди дороги, в примятой траве, раскинув руки и видел, как горящие обломки стен рушатся внутрь того, что когда-то было домом, а сейчас превратилось в огромный костёр. Энтони, держась левой рукой за голову, возился среди остатков плетня — вяло и как-то однообразно.

Я позвал его, но не услышал себя. Попробовал пошевелиться — и не смог. Мне НЕЧЕМ БЫЛО ШЕВЕЛИТЬ. Руки, ноги, туловище, голова — всё оставалось на месте, но ничего этого я не ощущал.

«Ма-ма-а! — закричал я, но не услышал себя снова. — Убит?! — мелькнула страшная мысль. — Господи, а как же… почему я вижу?! Может, это так и есть после смерти?!»