Завещание рыцаря

Судя по всему, они решили отыграться за все те дни, которые мы находились под защитой гвоздичного масла. Дождь этим тварям был нипочём — они налетали толпами, способными разорвать в клочья медведя и даже не кусались — грызли, прокусывая камуфляж. Через какое-то время я понял, что сейчас сойду с ума. Самым настоящим образом. Мне хотелось спать, я был мокрый и продолжал мокнуть, есть хотелось тоже — а вместо этого ели меня! Я не выдержал — начал тормошить Энтони, который отмахивался как-то вяло и говорить ему, что надо идти, иначе нам крышка. А он вдруг тихо сказал:

— Извини, Эндрю, но мне совсем плохо. Иди один.

Холодея, я пощупал его плечо. Моя повязка насквозь промокла от крови, рукав его камуфляжа — тоже. Энтони дрожал, лоб у него был горячий.

— Уходи, — отчётливо сказал он. Это было последнее разумное слово, которое я от него услышал — англичанин начал бредить.

Я сел на мокрую землю и уставился в темноту, чувствуя, что по щекам ползут слёзы. Не дождь — слёзы. Я не хотел плакать — они сами по себе выползали из-под век и мешались с дождевыми струйками с моих волос. Я вытирал их уцелевшим рукавом, отмахивался от комаров и совершенно не знал, что мне делать, как быть. Энтони тихо разговаривал с кем-то — не по-английски, по-французски, кажется. Неужели рана грязная?! И кровь течёт… И температура у него… Что делать, что делать?!

Кажется, я выкрикнул эти слова в темноту. И вдруг понял, что кричу напрасно. Никто не подсажет мне, что делать. Некому тут подсказывать… Мне захотелось вскочить — и бежать, сломя голову, бежать, куда глаза глядят… Ведь это не джунгли, не тайга! Большой лес, да, но в нём живут люди, и я к ним обязательно доберусь… а потом вернусь за Энтони. Вернусь, непременно вернусь, вот только сам выберусь, чтобы привести помощь, некому же больше её привести…

И тут я понял ещё одну вещь. Сейчас я вскочу и на самом деле побегу прочь. Потому что это — СТРАХ, страх мне диктует, самый подлый страх — за себя, когда перестаёшь думать о других…

О друзьях перестаёшь думать.

Странно. Но ведь я никогда и не думал об Энтони, как о друге…

Я встал. Подошёл к лежащему англичанину. И, пробормотав: «Поехали!» — начал взваливать его — невероятно тяжёлого! — на спину…

…Плохо помню, как волок Энтони. Комары в самом деле кусались на ходу маньше, но в непроглядной темноте я несколько раз падал, запинаясь о какие-то коряги, рассадил себе лоб и понял это только от того, что в рот начала литься кровь — стекала по переносице на губу. Энтони больно валился сверху, как мешок с мукой, придавливал так, что вышибало дух. А потом я начал падать просто так. Сперва удивлялся, с чего это шлёпаюсь на ровном месте, но потом дошло, что я просто смертельно устал. Меня подташнивало от напряжения, а ноги заплетались…

Не помню, сколько я так шёл. Темнотища стояла жуткая, я даже на часы не мог посмотреть — вернее, смотрел, но без толку, пока не вспомнил про коробку с «набором для выживания» во внутреннем кармане камуфляжа. Я позволил себе остановиться, уложил Энтони на траву и, сев рядышком, достал коробку. Снял полоску скотча, которой она была заклеена по крышке и извлёк свето-кристалл.

Было шесть минут четвёртого. Дождь не дождь, тучи не тучи, но скоро начнёт светать… Комары снова налетели, я потащился дальше, пытаясь вспомнить карту, но мысли путались. Наконец я свалился капитально, повозился и понял, что с Энтони встать не смогу. Тогда я выполз из-под него, вцепился в воротник камуфляжа и потащил волоком. Этот чёртов лес обязан был где-то кончаться. Обязан. Или я уже иду по кругу, как начинает ходить заблудившийся, потерявшие ориентировку человек? Но если остановиться надолго, комары замучают…

Рассвет застал меня на ногах. Медленный, неохотный, как бывает в дождливое утро — казалось, он вообще не собирается входить в лес. Но я уже видел деревья, видел Энтони, видел свои руки — правда, не чувствовал их, на голой коже тут и там сидели комары. Надо было выбираться на открытое место и посмотреть, куда идти. Энтони мне очень не нравился — он дышал со свистом, губы потемнели, глаза запали. Да что же с ним такое?! Кровь, похоже, всё-таки перестала идти, повязка присохла.

В спину подуло ветерком. Я оглянулся — и остановился, пытаясь понять, что передо мной. Почему-то я стал хуже видеть.

Дождь прекратился, на большой поляне было настоящее утро, и небо на востоке за деревьями — чистое-чистое, оно обещало вновь жаркий день после дождливой ночи. В июне солнце встаёт на северо-востоке, это я помнил точно… Но что дальше делать — я додумать не успел. Посреди поляны, метрах в двадцати от меня, начинался пологий склон высокого кургана, поросшего травой. На самой его вершине росла небольшая дубовая рощица.