Завещание с простыми условиями

А мой отец в портрете. Интересно, когда он умер, его тоже хоронили? Вернее, не его, а какую-то телесную оболочку. Ну, наверно, а как же иначе? Весь цвет науки должен был собраться на его похороны…

Но его могилы я здесь не видела. Может быть, ее и не существует. Вернее, она существует. Но не здесь…

И сегодня я ступлю в эту могилу… И мне никто не поможет.

Теперь уже никто.

Последняя надежда угасла, как луна на рассвете.

Внезапно я вышла из бесплодных раздумий и поняла, что слепо бреду куда-то и уже не узнаю пути.

Резко остановившись, я осмотрелась по сторонам. Потерла вспотевший лоб.

Справа уже нет кладбища,

но нет и города.

Солнце село, и я в полутьме стою на безлюдной дороге, а вокруг никаких признаков жизни — ни домов, ни скверов, ни магазинов, ни казино…

И никакого намека на спасительный полукруг моста.

Состояние моей души было таково, что, приняв удар за ударом, мне было уже все равно куда идти. Наверно, отчаяние достигло своего предела.

И я, как высокая черная тень, медленно побрела вперед, только бы не стоять на месте.

Неожиданно впереди серой громадой вырос дом, преградив мне дорогу.

Мне достаточно было короткого взгляда, чтобы понять — это он. Дом № 19 по проспекту академика Касаткина. Он словно сожрал всю остальную улицу и остался один.

Во всем огромном мире…

Я медленно подошла к нему вплотную. Бросила на землю белое пальто, с безразличием каменной бабы села на него, повернувшись к дому спиной, и закурила.

С невыразимой тоской, заковавшей в цепь мое живое сердце, глядя на ползущие по темному небу облака.

Я чувствовала, как дом дышит мне в спину.

А потом я побежала.

В одном платье, оставив пальто лежать на земле, я метнулась куда-то наугад, сквозь какие-то едва угадываемые очертания возникших за домом деревьев. Они встали в широкую стройную аллею, но постепенно она начала сужаться, и вскоре через деревья было уже невозможно протиснуться; их ветви с силой били меня по лицу.

В падающем в небытие сознании вдруг всплыло лицо Дуганова. Внезапно мне показалось, что он здесь, совсем близко, стоит лишь протянуть руку…

И я протянула к нему руки — в умоляющем, предсмертном жесте. И закричала — дико, страшно: «Спаси меня! Спаси!!!»

Наверно, я была похожа на городскую сумасшедшую.

Руки нырнули в острую изгородь сухих сплетающихся деревьев.

С криком разодрав эти колючие, сучковатые ветки, я неожиданно выбралась на дорогу. Засияли тусклые круги фонарей, а вдали показался силуэт башни, похожей на старинную ратушу.

Увидев знакомый пейзаж, я лишь обреченно усмехнулась.

Мне не дойти до остановки.

А если он позволит дойти, то ее там не окажется.

И трамвай больше никогда не придет.

Потому что мост разобран.

Разобран навсегда.

И я встала посреди дороги — в наглухо закрытом платье, с растрепанными волосами, с расцарапанными до крови руками. Встала прямо и торжественно, как воин, приготовившийся к своему последнему бою.

И увидела, как огромный дом вдруг шевельнулся на своем каменном фундаменте и стал медленно надвигаться на меня.

Я смотрела на это величественное шествие, постепенно расширяя глаза до размера мельничных колес, как собака в сказке Андерсена.

Вернее, шествия не было — дом не шагал, а как бы плыл по земле, и заметно было только его приближение.

Ясное и неумолимое.

Я стояла перед ним — маленькая песчинка, невероятно измученная, и ждала, когда он меня растерзает.

Дом наступал, и были уже отчетливо различимы черные дыры окон, а я все стояла и смотрела.

Наконец, дом остановился прямо передо мной, и мне показалось, что он взглянул мне в глаза своими жуткими черными окнами.

Напротив меня оказалась роскошная дверь подъезда.

Со страшным скрежетом она распахнулась настежь, и я увидела, как блестит из мрачной глубины кабина лифта.

Не знаю, как я очутилась сначала возле нее, потом внутри.

В углу огромной кабины лифта, которая так потрясла меня, когда я впервые ее увидала — я еще тогда подумала, что здесь можно перевезти стадо коров, — я сидела, сжавшись в комок, а она везла меня все выше и выше…

Хотя я не нажала ни на одну кнопку.

Время вновь растянулось, и я ехала так долго, что даже подумала, что страшный лифт никогда не остановится. Он разнесет собой крышу и вылетит с нее вместе со мной. А потом меня потоком вышвырнет из его нутра, и я полечу, расправив крылья, как большая одинокая птица, уменьшаясь до крошечной точки, и, наконец, растворюсь в густом воздухе, не долетев до земли…

Я так явственно представила себе эту картину, что еще сильнее вжалась в угол и поводила по стене глазами в поисках, за что бы ухватиться.

Но ухватиться было не за что — стены были безукоризненно гладкие — ни единой зазубринки.

Однако лифт внезапно остановился, огромная пасть его с лязгом разверзлась, и я вылетела прямо к порогу уходящей под потолок дубовой двери с табличкой «Профессор Вильгельм фон Краузенштайн».

Выкинув меня, лифт уехал.

Незапертая дверь квартиры бесшумно приоткрылась.

Как зачарованная, я встала, отряхнула платье, медленно отворила ее и вошла.

В прихожей горел свет.

Из гостиной в щель под дверью тоже пробивалась полоска света — свет горел и там.