Завещание Шекспира

Да, умирающий блуждает в тенях… Что еще ты видел в Лондоне? Театры, дворцы, бордели. Все жили в такой тесноте, что принцы вступали в городское дерьмо – нищего или животного, – размокшее зимой и подсохшее летом, с облепившими его жужжащими мухами, а беднота жила чуть-чуть повыше трупов, человеческие кости валялись на земле, и их глодали собаки. Живые и мертвые были рядом, и кто еще не был в земле, зачастую сгнивал до того, как умирал или, как сказал один могильщик, «едва дотягивал до похорон».

– Но жизнь все равно берет свое!

Дикий редис, как сладкие гроздья черешен, пробивался сквозь каменные плиты набережной около Савойи[84]. Полынь тихо шелестела на ветру в Чансери-Лейн, звездочки лапчатки росли прямо из стен Ливер-Лейн, а в Поуп-Лейн даже древнейшие старожилы не могли припомнить, чтобы поблизости Святой Анны в Ивах когда-то росли эти самые ивы. Природа говорила на своем языке – и в городском рву Вонючего переулка лепились друг к другу хибары, и отребья общества выращивали сады на дерьме. Лондонская голытьба жила, как глисты, в кишках города – в Печеночном переулке и Задней аллее, Святом Плевке на Мочевом канале, Святой Закупорке Кишок, в Пердеже-в-Полях, там, где в сточных канавах плавала месячная кровь и плаценты. А Флит Дитч ежедневно сливала в Темзу фекалии города, хорошенько перемешанные с жиром и шерстью больных корью свиней, черными отбросами скотобоен, внутренностями животных, их шкурами, головами и копытами. Только экскременты плавали по реке Флит, лодкам пришлось уступить им место – у них везде было преимущество. Весь Лондон был гигантской клоакой.

– Как непочтительно о прекраснейшем городе в мире!

Лондон выбрасывал помои с ньюгейтской скотобойни, экскременты с Флит-стрит, человеческие останки с Тайберна, раздутые трупы с Уоппинга, проваренные руки и ноги предателей трона, «созревшие» головы и озера мочи. То был город полумиллиона подмышек и более полутора миллионов отверстий – дышащих, чихающих, храпящих, экскретирующих, сплевывающих и откашливающих в туманный грязный воздух бог знает какие продукты человеческого разложения, гниения и болезней.

– Ты еще не закончил?

Я еще не упомянул вонь семени и проституток в притонах на окраинах Лондона. Председатель судебных архивов зажимал нос надушенным платком, а епископ Винчестерский[85] обрушивался на шлюх с порицаниями. Утверждали, что сам дьявол, завидуя их адским запахам, посещал притоны Кларкенуелла. Там он собирал образцы, способные соперничать со зловонием преисподней, чтобы взять их с собой в ад. Несмотря на свою зловонную репутацию, Кларкенуелл пользовался популярностью у щеголей из адвокатских сообществ – Судебных иннов[86]. Отважные джентльмены стойко переносили запахи публичного дома Люси Негритянки, Черной Люс, как сама себя называла настоятельница Кларкенуелла. В старые добрые времена она звалась Люс Морган и была одной из камеристок королевы. А теперь смуглая Люс пеклась о нуждах состоятельных господ, которые не всегда могли найти состоятельных дам, которые могли бы их удовлетворить. Она открыла прибыльную торговлю плотью на улице Святого Иоанна и сколотила состояние на служении похоти. Со временем ее бордель стал знаменитым. Она утверждала, что он мало чем отличался от продажных судов, но в отличие от них в ее заведении все было в открытую, напоказ – как ножки ее проституток. Ну и что с того, что чистоплотность их волновала гораздо меньше, чем придворных дам? Об их вони ходили легенды.

– Наверняка у них была жесткая конкуренция.

Это точно. На Сент-Джордж-Филдс в Саутуарке толпа шлюх наполняла вечерний воздух непревзойденным зловонием секса. Понадобились бы ветряные мельницы титанов, чтобы развеять их омерзительный дух. А на Пэрис-Гарден-Лейн шла не менее активная работа: там под перезвон колоколов церкви Святого Георгия Мученика, раздающийся над полями Ламбета, проститутки усердно шлифовали гениталии Шеллоу[87] и Фальстафа.

– Жизнь в Лондоне явно бурлила.

Похлебка разврата медленно побулькивала, клокоча на южных окраинах города, в узаконенных публичных домах, где бесперебойно двигались бедра весталок Венеры – вперед-назад, вперед-назад.

– Снова ад!

Там была тьма, серная яма, горение, ожоги, зловоние, изнеможение, угасание – да еще и запах крови. Шлюхи продавали секс, не оповестив клиента о проклятии Евы, и только когда он одевался в липкой темноте, он чувствовал запах крови, ранее заглушённый хором других зловоний, заполнявших ночь: сгнивших, почерневших зубов, подмышек, пахнущих луком, невытертых задов: внизу один лишь черт.

– А верх человеческий – неужто ангельский?