Завет воды

Он наблюдает, как ее бледные ступни, такие нежные и мягкие, плавно взмывают вверх по ступенькам, окруженные подолом хлопкового сари и блестящей нижней юбки. Она исчезает, но образ остается — мимолетный проблеск подушечки стопы, обратная сторона большого пальца ноги, остальные пальцы, расправляющиеся следом, как дети, спешащие за матерью. Мягкое тепло зарождается в животе и растекается по конечностям. Он грузно опускается на лавку, стучит головой по оконной решетке — но тихонько. Идиот! Ну почему ты не продолжил беседу? Почему даже не спросил, как ее зовут? Я не хотел показаться назойливым. Что значит «назойливым»? Это и называется поддерживать беседу! Он с опозданием припомнил шутку: «Как называется малаяли, который не спрашивает, как вас зовут, где вы живете, чем зарабатываете и что у вас в сумке?» — «Глухонемой». Вот это ты и есть.

Филипос с горем пополам устраивается на полке, заставленной его багажом, вытянуть ноги не получается. Откладывает в сторону выпавший листок со списком перечеркнутых профессий, и перо его летает по страницам блокнота.

Она, должно быть, думает, что я из тех, кто нюхает табак, когда нюхают другие, ест, когда едят все вокруг, и говорит, только когда к нему обращаются. Но я же не такой! Прошу вас, Юная Мисс, не осуждайте меня за нерешительность. А разве с его стороны честно судить о ней, как он судит, — уверенная в себе, готова расспрашивать обо всем, что ей интересно, но при этом вполне согласна промолчать, когда не получает ответа? Он физически остро ощущает, что она лежит над ним и разделяет их только Арджун-Железнодорожник.

Филипос просыпается при ярком свете, за окном сияет зеленый пейзаж: залитые водой поля с петляющими меж ними узкими земляными насыпями, едва удерживающими воду, в неподвижной поверхности отражается небо; кокосовые пальмы, бесчисленные, как листья травы; спутанные плети огурцов по берегам канала; озеро, усеянное каноэ, и величественная баржа, раздвигающая мелкие суденышки, словно процессия, шествующая по церковному проходу. Ноздри улавливают запахи хлебного дерева, сушеной рыбы, манго и воды.

Но еще прежде, чем мозг регистрирует эти образы, его тело — кожа, нервные окончания, легкие, сердце — узнает географию родины. Он никогда не понимал, насколько это важно. Каждый кусочек этого цветущего пейзажа принадлежит ему, и он сам присутствует в каждом его атоме. На благословенной полосе побережья, где говорят на малаялам, плоть и кости его предков впитались в почву, проросли деревьями, проникли в переливающееся оперение попугаев на раскачивающихся ветвях и рассеялись по ветру. Филипосу известны имена сорока двух рек, текущих с гор, тысячи двухсот миль водных путей, питающих эту землю, и он един с каждой ее частицей. Я росток в твоей руке, думает он, глядя на мусульманок в разноцветных блузах с длинными рукавами, в мунду, в платках, наброшенных поверх голов; они согнулись в талии, как листки бумаги, сложенные посередине, и ровной линейкой движутся по рисовому полю, погружая в почву ростки новой жизни. Что бы ни было со мной дальше, как бы ни складывалась история моей жизни, корни, которые должны питать ее, находятся здесь. Филипос чувствует, как внутри него происходит трансформация, подобная мистическому опыту, однако это не имеет никакого отношения к религии.

Юная Мисс возвращается из умывальной комнаты, останавливает Филипоса, когда тот бросается убирать чемодан и ящик с полки, и втискивается между ним и Арджуном. Она надела свои солнечные очки с загнутыми «кошачьими» уголками, повязала платок вокруг шеи, как будто прикрываясь доспехами от того, что ждет впереди. Арджун свежевыбрит и переоделся в накрахмаленную сорочку, на лбу у него намам Вишну, трезубец, — в противоположность намаму старого брамина, у которого горизонтальные полоски символизируют преданность Шиве. Линии раздела проведены — шиваиты против вайшнавов, — но мужчины улыбаются. Арджун признается Филипосу:

— Половина моей жизни прошла в поездах. Незнакомцы всех религий и всех каст, собравшись в одном купе, отлично ладят между собой. Почему за пределами поезда все иначе? Почему нельзя просто дружно жить всем вместе? — Арджун отворачивается к окну и тяжело вздыхает.