Зависимые

— Женщины должны друг другу помогать, в этом наша сила. Мне начать с того места, когда я поняла, что мой муж становится другим человеком? Он всегда был немного странным, в хорошем смысле, чудаковатым. Но тогда он стал скрытным и замкнутым. В какой-то момент я спросила его, может, у него депрессия, но он сказал: нет, просто проблемы на работе и постоянно болит голова. Я предложила ему сходить к неврологу или остеопату. Часто голова болит из-за проблем со спиной. Кирилл предпочел бары. — Она слегка улыбнулась, выставив вперед полные губы. — Если быть откровенной, мне совсем не интересно было вникать в его проблемы: мне и своих хватало. Это сейчас я понимаю, что во мне говорило эго. Будь я мудрее, я смогла бы ему помочь. Но моя мама тогда заболела раком. Болезнь была уже на той стадии, когда человек скорее медленно умирает, чем живет.

— Мне очень жаль, — сказала Вероника. — Я не знала.

— Спасибо. Кирилл тогда был тусовщиком, постоянно пропадал на каких-то вечеринках. Наверное, там были наркотики. Ты будешь смеяться, но меня больше волновало то, что он мне не изменял, чем то, что он на что-то подсел. Измены для меня — тема больная. Когда он перестал спать по ночам, просто сидел в своем кабинете всю ночь и что-то смотрел, писал, играл на гитаре, мебель переставлял, тогда я забила тревогу. Потом я начала находить порошок. Но я выросла в такой семье, где никто не пил и не курил, я даже мата от папы или мамы ни разу не слышала, и мне казалось, что наркотики — это про подворотни. А Кирилл был таким образованным, умным, порядочным.

Вероника улыбнулась. Было приятно услышать о Кирилле что-то хорошее. В какой-то момент она уже подумала встать и уйти, но Ольга продолжила:

— Сколько это длилось? Полгода? Или год? Не знаю, когда он начал. Могу точно сказать, когда он завязал — двенадцатого сентября две тысячи одиннадцатого. Помню этот день, потому что тогда умерла мама. У нее был рак крови, она с ним пять лет прожила, где я только ее не лечила, и Кирилл очень помогал. В основном финансами, но еще искал врачей, возил ее за границу, вместе с ней ходил в церковь, хотя в бога никогда не верил. Да и она тоже, но когда у тебя рак, поверишь во что угодно. Я не находила себе места от горя. Иногда Кирилл как будто просыпался. Переставал веселиться, отключал телефон и сутками сидел около меня, буквально с ложечки кормил. Мне хочется думать, что та боль, которую я пережила, и смерть мамы что-то дали ему понять. Может, ценность жизни, я не знаю. Но тогда он завязал с наркотиками.

Вероника подошла к окну и приоткрыла штору. Серая Москва — как кадр черно-белого фильма: люди идут рядом, но смотрят в телефоны, голые деревья испуганно качаются на ветру. Тоскливо.

Ольга беззвучно встала рядом и сказала:

— В Европе никто не строит такие заборы, а у нас очень любят. Людям хочется думать, что так они всегда будут в безопасности, но на деле они лишь сами себя запирают в клетки. Еще чаю?

— Я бы что-нибудь съела, если можно. Забыла сегодня позавтракать, а вчера — поужинать, — улыбнулась Вероника.

— Конечно, пойдем за стол.

Ольга порезала фрукты, сыр и поставила на стол коробку с эклерами, принесенную Вероникой, но сама ни к чему не притронулась.

— Люди рождаются с предрасположенностью к зависимостям. Я ведь не знаю, например, кем был его отец. И мать его ни разу не видела. Меня их наличие никогда не интересовало. Только когда Кирилл начал употреблять, я подумала: что, если у него такие гены? Я думаю, он не любит свою мать. Она его бросила. Ты ведь знаешь эту историю?

Веронику удивила формулировка — «бросила». Кирилл так никогда не говорил. О матери он рассказывал с неохотой, а об отце и вовсе не упоминал. Все, что она знала о его детстве, — что он родился и вырос в Тюмени, папа ушел, когда ему было семь лет, а совсем скоро мама снова вышла замуж и, когда Кирилл окончил девятый класс, отправила его в Москву. Всё.

— Это следствие тотальной недолюбленности и эгоизма, который перерастает в навязчивую потребность делать себе хорошо любыми доступными способами, а на других становится наплевать, — продолжила Ольга. — Мать ему иногда звонила, но он всегда выходил в другую комнату и больше двадцати секунд их общение не продолжалось. Когда он завязал с наркотиками, он иногда покуривал травку, я тоже с ним пару раз пробовала — ничего интересного в этом занятии не нашла. Не поняла. А где-то через полгода он мне изменил, — она улыбнулась. — С какой-то девчонкой, в баре познакомился. А предательства я не прощаю. И я сказала, что ухожу. И ушла.

Последние слова она произнесла с таким равнодушием, будто рассказывала, как купила платье не того размера, а не как разрушился ее брак.

Ольга замолчала. Она сказала все, что хотела сказать, и ни слова того, что хотела услышать Вероника.

— Ольга, а ты его любила?

— Любила. Но в какой-то момент поняла, что себя я люблю больше.

— А как насчет алкоголя? — спросила Вероника.