Зависть

Брови Генри поднялись, а следом встал и он сам. Грейсон Хейз сидел за карточным столом, и за последние два часа его галстук успел развязаться, а пиджак — исчезнуть. Днём Генри несколько часов ненавидел Грейсона, без конца флиртовавшего с Дианой — принадлежащей Генри Дианой! — которая порой отвечала на его знаки внимания. Но в своем теперешнем состоянии Грейсон нравился ему больше: подальше от женщин, с сердцем, бьющимся от азарта, а не от вожделения. Генри знаком попросил слугу принести ему выпивку и передвинул стул.

— Одолжишь двадцатку? — спросил Грейсон.

Генри не смог сдержать ехидной улыбки. Он выждал несколько секунд, прежде чем кивнуть сдающему.

— Запишите на мой номер, — сказал он, и из-под стола вынули новые фишки.

Под глазами Грейсона набрякли мешки, но сосредоточенно ссутуленные плечи выражали, что спать он отправится не скоро. Генри скрестил ноги и зажёг сигарету.

— Где Пенни? — задал неизбежный вопрос Грейсон.

— Не знаю.

Генри оставил её в бальной зале, погруженный в мысли о Диане в полупромокшем платье, с обнаженными в лунном свете ключицами и шелковыми рукавами, обхватывающими руки, которые совсем недавно так радостно обнимали его. Характерная поза Генри выражала элегантное безразличие, и, вне всякого сомнения, она не менялась, пока юноша задумчиво выдыхал дым. Но на самом деле он был полон огня.

— Сейчас она улыбается и объясняет всем твое отсутствие, но позже она до тебя доберется, — сказал Грейсон. — О, парень, давай пей. Не хотел бы я завтра оказаться на твоём месте.

Генри принесли выпивку, и он — зная, что Грейсон прав — сделал большой глоток.

— Да какая разница? — пробормотал он.

К его удивлению, Грейсон хмыкнул:

— А ведь она была такой милой девочкой.

— О, я лишь имел в виду…

— Не беспокойся, Шунмейкер. И не думай, что я не знаю, как она порой любит дергать за веревочки, словно чёртов кукловод. — Партия закончилась, но глаза Грейсона не утратили животного блеска. — Одолжишь мне ещё двадцатку?

Генри качнул сигаретой в сторону сдающего, подтверждая свое согласие, и допил скотч. Он пытался различить в черно-белой толпе мужчин слугу, чтобы заказать ещё один напиток. Но тот уже заметил его и направлялся к их столику. После того, как Генри отпил немного прохладного скотча, он расслабился достаточно, чтобы слегка прощупать почву.

— Похоже, ты без ума от Дианы Холланд.

Грейсон пристально изучал карты в своей руке и Генри пережил ужасный момент, когда его слова повисли в воздухе без надежды на отклик. Наконец шурин поднял глаза, и в них промелькнула искра.

— Она является воплощением женской красоты, — сказал он, беря сигарету из коробки, которую Генри оставил на краю стола, и на секунду прикусывая её широкими передними зубами. — Совершенная женщина.

Разум Генри на короткий миг затуманился, когда он представил неразбериху, которая неизбежно последует, если он врежет шурину в челюсть.

Но затем Грейсон продолжил:

— Хотя, наверное, мать слишком строго воспитывала её. Эту дверь не может открыть ни один мужчина. Она так молода, так наивна, но защищена даже больше, чем её сестра. Я смог добиться от неё только поцелуя в щёку.

Плечи Генри расслабились, и, празднуя радостную весть, он залпом выпил содержимое своего бокала и сделал круговое движение пальцем в направлении слуги, показывая, что хочет ещё выпивки для себя и своего друга. Он знал, что на этом разговор следует прекратить, но мысли о Диане снедали его и слова рвались с языка:

— Она мила… — продолжил он, словно говоря сам с собой.

— Ах! — Грейсон посмотрел в потолок и рассеянно улыбнулся. — Эта розовая кожа, эти восхитительные ресницы!

Генри закрыл глаза и представил себе ту обидчивую ранимость, с которой она смотрела на него там, на пляже. Он гордился тем, что она смогла полюбить его.

— И она превосходно двигается.

— Я тебе говорю, Шунмейкер, она даже не знает, чем обладает. Вот в чем дело. Она словно дикое животное, которое и не подозревает о ценности своей шкурки. — Грейсон прервался, чтобы повысить ставку, и философским тоном продолжил: — Кто бы ни заполучил её, он точно будет счастливчиком.

Прибыли ещё напитки, и цвета в комнате одновременно стали более яркими и менее различимыми для Генри. Грейсон вновь погрузился в карты и попросил взаймы ещё денег, но его последние слова о Диане проникли в разум Генри и укоренились там. Он зажег новую сигарету и задумался о словах Грейсона, о данном Диане обещании и его выполнении.

* * *