Зависть богов (СИ)

Саму яхту Мартин тоже видел другими глазами. Это был корабль-проводник, корабль-хранитель. Он защищает и оберегает. Именно о таком корабле-друге когда-то неосознанно мечтал Мартин, глядя на смерзшиеся частички газа. Он не верил в сам корабль, как не верил в милосердие людей. Он всего лишь воображал этот корабль, летящий где-то очень далеко.

У него даже выработался определенный психологический прием. Когда не удавалось спрятаться в глубинах самого себя, затаиться, оцепенеть, он выбирался из тела и уходил за пределы самого купола. Боль швыряла его так далеко, что он оказывался на краю звездной системы. Там ждал его этот призрачный корабль. Милосердная галлюцинация, творимая умирающим мозгом. За 36 минут до полного отключения он снова почувствовал, как при взлете вибрирует корпус, как двигатели набирают обороты, как возрастает скорость, как разверзается червоточина в ткани пространства. Снова галлюцинация? Утешительный приз от неудавшейся жизни? Но корабль двигался дальше, сохраняя устойчивую, осязаемую материальность. Он не распался на куски. Не исчез. Этот корабль стал другом.

В ночь перед вылетом с Новой Москвы Мартину приснился кошмар.

Он давно не видел кошмаров. Последний терзал его после блужданий по геральдийскому лесу и встречи с юными браконьерами. Мартину снилось, что в него снова стреляют. Охотников было больше, несколько десятков. Все безликие. И стреляли они не из станнеров, а из игольников. Или из арбалетов. Мартин пытался бежать, но, как это обычно бывает во сне, ноги его не слушались или слушались очень плохо. Правда, у стрелков с их оружием тоже не ладилось. Они стреляли и промахивались. Мартину хотелось кричать. Но кричать тоже не получалось. Имплантаты блокировали голосовой аппарат. Он сам так настроил систему, еще 537 дней назад, когда проснулся с криком в своем боксе. Тогда дежурный нейротехник «перерезал» ему голосовые связки. Не буквально, а на сигнальном уровне. Мозг перестал их видеть. Правда, через какое-то время способность говорить ему вернули. Но это очередное насилие, совершенное нажатием виртуальной клавиши, так его потрясло, что Мартин с тех пор предпочитал производить блокировку сам. Он вообще старался доставлять как можно меньше хлопот своим тестировщикам. Он бы, наверное, и тесты делал самостоятельно, только бы люди поменьше к нему прикасались.

Эту блокировку он не отменил и на Геральдике. Знал, что будут кошмары, знал, что будет кричать, если позволит своей человеческой составляющей взять верх. Боялся рассердить новую хозяйку. Потом стал бояться лишний раз потревожить. Но она все равно услышала. Через свой комм, на который поступали данные. Когда подскочил уровень адреналина, а частота сердечных сокращений превысила норму, комм подал сигнал тревоги.

Звук открываемой двери и собственное имя, прозвучавшие в полумраке, вырвали Мартина из ночного кошмара. Хозяйка потом долго сидела с ним рядом, гладила его по руке и рассказывала что-то бессвязное, пустяковое. Какие-то байки из своего детства. Про то, как она боялась темноты и думала, что в платяном шкафу живет тряпочный монстр. Этот монстр весь состоит из старых пыльных вещей, поношенных кофточек, юбочек, платьиц, то есть из той одежды, которую непослушные дети разбрасывают по комнате или пихают в шкаф как попало. Оказывается, это мама так приучала ее к порядку. А она была маленькая и верила в этого монстра. Даже его ловила. Но так и не поймала.

Мартин хотел было возразить, что из тряпок и разбросанной одежды никакой монстр не зародится, это противоречит всем законам природы, но глаза у него так приятно слипались, что он в конце концов заснул. С той ночи кошмары его не мучили. Даже после нападения DEX-хантеров. Мартин так уверился в своем настоящем, что смог победить прошлое.

И вот кошмар возродился.

Ему снилось, что он снова на станции у Бетельгейзе. Но станция выглядела иначе — она была огромной, циклопических размеров. Со множеством отсеков, кают, шахт, лестниц, модулей, уровней, но совершенно пустая. И старая, очень старая, проржавевшая, потрепанная, какая-то полуразложившаяся. И на этой станции он был один. Совершенно один.

Он шел по бесконечным коридорам, ветвящимся, уходящим то вправо, то влево, то вверх, то вниз. Он то ускорял шаг, то замедлял, то гнался за кем-то неуловимым, то замирал, прислушиваясь. Никого не было. Мелькали тени, которые он принимал за живых существ. Он снова бежал. Тоннель приводил его на то же место, откуда он ушел. Корпус станции скрипел, постанывал. Кое-где обшивка так пострадала от коррозии, что в прорехи заглядывал равнодушный космос. Но удушья Мартин не чувствовал. Это же сон. А во сне эти бесплодные блуждания могут длится вечно.

На него никто не нападал, никто не преследовал, никто не целился из арбалета или станнера. Пыткой была тишина. Космос был мертв. Вселенная отвергла его, заключив в капсулу одиночества. Его предали.