Зависть: теория социального поведения

Роль зависти становится очевидна, например, тогда, когда законодательный орган медлит с принятием давно необходимых, разумных и полезных для общества экономических мер из страха перед латентной завистью или возмущением тех, кому эти меры сразу после их принятия могут нанести убыток. Жилищная политика различных стран предоставляет массу примеров этого. Фактор зависти играет также огромную роль в случае налоговых мер мстительного и конфискационного толка, таких, как прогрессивный подоходный налог, налог на наследование и связанные с этим виды налогообложения. Как мы увидим, специалисты по экономике благосостояния все больше и больше сталкиваются с проблемой зависти и начинают обсуждать ее явным образом.

Во имя недосягаемого равенства законодатель использует непропорционально жесткие фискальные средства, чтобы обложить налогом тех, кто по какой-то причине либо унаследовал гораздо больше, чем большинство, либо добился гораздо большего экономического успеха. Социологические исследования показали, до какой степени это требование выравнивания связано с определенными группами интеллектуалов при том, что средний избиратель почти не чувствует никакой определенной зависти к людям с действительно крупными доходами[331], поскольку обычно нашу зависть вызывают те, кто почти равен нам.

Как правило, мы не вполне осознаем, до какой степени политики эксплуатируют латентное чувство вины тех людей и групп, которые в экономическом отношении находятся выше среднего уровня. Иными словами, некоторые экономические или фискальные меры вводятся в основном не потому, что имеются доказательства существования какого-либо реального, представляющего общественную опасность чувства зависти среди низших классов, а ради того, чтобы подыграть иррациональному чувству вины. Люди чувствуют, что они обязаны что-то сделать, раз они так богаты, но при этом редко задается вопрос, приобретают ли что-нибудь на самом деле предполагаемые выгодополучатели. В этом контексте имело бы смысл исследовать манию безрассудных обещаний во время парламентских выборов, которая, как я полагаю, не просто основана на рациональном привлечении голосов избирателей, а часто также представляет собой ритуальный инструмент, облегчающий угрызения совести многих политиков.

Ситуация осложняется в случае принятия законов в пользу групп, которые еще пользуются остатками былого сочувствия, хотя условия их жизни больше не взывают к состраданию. Это могут быть группы, которые в свое время вполне осознанно разыгрывали карту зависти, создавая политический капитал за счет вызванного у других осознанного чувства вины. Во многих странах это особенно заметно у сельскохозяйственных производителей и профсоюзов. Первоначально крестьяне и промышленные рабочие, вероятно, вполне оправданно ощущали некое смешанное чувство возмущения и зависти. Однако сейчас оно институционализировалось в виде политического табу, образчика политической ситуации такого рода, которую, с нашей точки зрения, можно правильно понять только путем анализа лежащей в ее основе психологической мотивации. В конкретном случае вина, которую мы чувствуем, когда собираемся выбросить черствый хлеб, без сомнения, по происхождению связана с тем чувством, которое мешает нам проголосовать против экономически иррациональных мер, предоставляющих привилегии крестьянам.

Политические импликации зависти обсуждали как правые, так и левые авторы – и те, и другие с определенной степенью правдоподобия. Например, Кольм Броган 20 лет назад писал: «В эгалитаризме, даже в политическом эгалитаризме, есть определенное благородство, но его очень легко исказить, превратив в зависть, и социалистическая пропаганда не упускала возможности это сделать. Мысль о том, что многие люди согласны смириться с серьезными трудностями, если они уверены, что такие трудности будут в равной степени испытывать и привилегированные люди, представляется пугающей. Позорная стагнация в строительстве жилья возмущала бездомных в десять раз меньше мысли о том, что богатые люди, вероятно, имеют возможность снять номер в гостинице. Резкое ускорение программы строительства дало бы им крышу над головой, а закрытие всех гостиниц – нет, однако открытые гостиницы возмущали их гораздо больше, чем недостроенные дома»[332].