В конце книги Рега обращается к зависти при демократии. Он ничего не добавляет к различным открытиям, сделанным отдельными авторами XIX в., такими, как Якоб Буркхардт и Ницше. Некоторые из наблюдений Рега проливают свет на политическую жизнь в Париже и позволяют понять многое из того, что произошло во Франции после 1945 г. Француз – от природы страстный уравнитель и анархист. Рега упоминает об институте остракизма в Афинах и высказывает легкое неодобрение по адресу Монтескье за то, что он считал остракизм очень небольшим злом. Страх перед по-настоящему великими людьми, господствующий среди нижней части французского среднего класса и новых богатых, кажется, породил убеждение, что имеют значение исключительно принципы, а личности никакого значения не имеют. Рега крайне критически относится к избирательным кампаниям XX в., но полагает, что время от времени встречаются кандидаты, которых искренне волнует общественное благо. То, что посты в различных министерствах распределяет среди своих сторонников премьер-министр, было причиной непримиримой зависти, особенно среди жен политиков.
Рега волнует систематическое разжигание зависти и алчности масс, но у него также находятся резкие слова для наивной глупости тех, кто демонстративно транжирит унаследованное богатство, не обращая абсолютно никакого внимания на зависть низших классов. Он распознает в зависти феномен социальной близости: бакалейщик вряд ли будет сравнивать себя с миллионером. Но эпоха Рега, эпоха социалистического эгалитаризма, – это время, когда все более широкие круги питают, по крайней мере, иллюзию того, что любой человек сравним со всеми остальными.
Затем Рега возвращается к уже установленному им различию между простой, вульгарной завистью и завистью-возмущением, или законной завистью. Он допускает возможность, что угнетенные, обездоленные классы, в случае когда имеет место реальная несправедливость, могут быть спровоцированы на действия посредством зависти. Однако, задает он вопрос, кто может и кому позволено решать, когда зависть законна? И какой политик, разжигая зависть в массах, задает себе вопрос, является ли его целью власть и сопутствующие ей привилегии, или же он хочет уничтожить несправедливость, от которой страдают другие?
Рега невысоко оценивает утопические обещания и идеи социалистов, использующих зависть как инструмент для строительства общества людей, освобожденных от зависти. Он подвергает уничтожающей критике методы социализма, облекаемые завистью и использующие ненависть и мстительность завистников для того, чтобы разрушить общественный строй, вместо которого им нечего предложить. Однако именно постоянством зависти как фактора, на который всегда можно опереться, объясняется большой успех социалистических движений[323]
. Социальная революция, как утверждает Рега, не делает ничего, чтобы изменить человеческую долю. Она создает новый привилегированный класс, рассаживает по удобным креслам новых людей, но, как правило, в ее итоге появляется больше завистливых людей, чем тех, чью зависть она смогла удовлетворить. Вопреки иллюзиям марксистов, марксистская революция не может изменить человеческую природу. Честолюбие, гордость, тщеславие, ревность и зависть – это неизменные активные элементы человеческого поведения[324]. С момента появления маленькой книжки Рега уже сменилось одно поколение, и все это время практика продолжала доказывать, насколько верен был его диагноз.Он коротко обсуждает зависть между странами. Они, подобно индивидам, способны на взаимную зависть и ненависть. Со времени издания книги Рега история предоставила бесчисленные новые примеры этого. Его предсказание, что возникновение социалистических правительств и обществ не предотвратит зависти между странами, вполне оправдалось, по крайней мере в том, что касается периода после 1945 г. Страны – сателлиты восточного блока завидуют или проявляют взаимную зависть в отношении того, что они получают от СССР или США, а социалистические развивающиеся страны агрессивно и ревниво наблюдают друг за другом, чтобы знать, кто получает больше помощи в развитии, чем остальные.