Существует
Весьма вероятно, что всяким, кто возмущается инновациями и защищает традиции оттого, что неспособен смириться с личными успехами инноватора, и всяким, кто яростно обрушивается на хранителей и представителей всех вообще традиций, требуя их полного уничтожения, движет один и тот же фундаментальный мотив. Оба приходят в ярость оттого, что другой имеет, знает, мыслит, ценит или способен сделать что-то, чего у них нет и обладание чем они неспособны даже вообразить.
В контексте культурной истории завистник представляет двойную угрозу человеческим трудам: прежде всего, ревнивая традиция стремится защитить себя от любых новшеств. Однако если новое побеждает и становится мощным институтом, то те, кто от него выиграл, вполне могут вызывать зависть у младшего поколения или у подчиненного класса. Так, частное предпринимательство сначала было вынуждено защищаться от зависти государей и избегать ее, а потом, добившись успеха, стало мишенью критиков совершенно не царского происхождения: хотя в действительности зависть аристократов к частному предпринимательству и капиталистам в XIX в. не так уж редко вступала в союз с ранними социалистами[529]
.Здесь встает ключевой вопрос: должна ли способность человека к зависти восприниматься как полностью негативная сила, способная только сдерживать или подавлять инновации и более высокое экономическое и технологическое развитие? Являются ли противники зависти, которым в пределах какой-либо культуры удается приручить ее, единственными силами и институтами, способствующими развитию культуры? Или же позитивная роль в процессе культурных изменений и прогрессе цивилизации косвенно возлагается и зависть как таковую?
Власть, окультуренная завистью
Зависть – настолько неизбежное влечение и настолько неизменная ментальная установка, она настолько глубоко укоренена в биологическом и экзистенциальном состоянии человека, что ни одна попытка научного анализа этого явления не должна исходить из того, что ее последствия для процесса социальных перемен и дифференциации социальных форм исключительно негативны. Не разумнее ли предположить, что некоторые нормы социального контроля, частично зависящие от способности к зависти, не только необходимы для поддержания в обществе статус-кво, но и иногда являются ключевыми для процесса развития? Зависть – это не просто постоянная угроза для собственности; она также стимулирует множество людей, которые добровольно следят за попытками покуситься на собственность и по собственному желанию выполняют функции полиции просто потому, что они завидуют добыче мошенника, вора и грабителя. Заслуга Свенда Ранульфа состоит в том, что он распознал эту «альтруистическую склонность к наказанию» в античных Афинах[530]
.Можно считать удачей то, что зависть распространяется также на ценности, которые разделяют антисоциальные, криминальные и полукриминальные элементы. В случаях со знаменитыми американскими бандами 30-х гг. XX в. полицейским иногда удавалось арестовать главарей из-за ревности кого-нибудь из их сообщников, чье имя не попало в заголовки газет. Иными словами, господство или преобладание в обществе любой отдельно взятой группы потенциально ограничено взаимной завистью членов этой группы или их завистью к лидеру. Это относится также к абсолютным тиранам.
Поскольку повсеместность зависти нарушает неограниченную монополию на власть и, следовательно, часто приводит к ее распылению, а также в связи с тем, что наиболее креативные инновации и, более того, человечество как таковое, стали возможны только посредством окультуривания власти, зависть нельзя рассматривать как чисто негативное явление.