Заводная девушка

Потом гостья удивленно вскрикнула. И не только она. Возглас удивления сорвался с уст Мадлен и остальных слуг, когда птичка выпорхнула из шкатулки и поднялась в воздух, замерев в нескольких дюймах от лица заказчицы. Крылышки двигались с неимоверной быстротой, отчего казалось, что от них исходит белое свечение. У Мадлен снова перехватило дыхание. Она отказывалась верить своим глазам. Через несколько секунд птичка вернулась в шкатулку, щебетание замедлилось. Потом крышка закрылась, и песня смолкла. В гостиной установилась тишина, если не считать серебристого смеха мадам де Мариньер.

По Рейнхарту было видно: он доволен успехом, произведенным его диковинной шкатулкой с серебряной птичкой. Таким возбужденным Мадлен его еще не видела. После отъезда заказчицы он ходил по мастерской, наводя порядок и весело насвистывая, а потом объявил, что отправляется на обед. Вероника тоже выглядела счастливой, а может, просто удовлетворенной тем, что не ошиблась, приняв этот заказ. Меж тем Мадлен было не по себе. Ее грудь трепетала совсем как непостижимые крылышки птички. Как Рейнхарту удалось заставить механическую птаху летать? Может, это некий хитрый трюк с обманом зрения, может, птичка порхала, держась на тонюсеньких проволочках? Или без колдовства не обошлось? Мадлен вспомнилась торговка зайцами, утверждавшая, что Рейнхарт знается с нечистой силой. Кажется, ее страхи разделял только маленький Виктор.

– Мадемуазель, это была магия? – шепотом спросил он Мадлен. – Или колдовство?

Мадлен покачала головой:

– Виктор, не говори так. Ни здесь, ни в других местах. Я не знаю, как он заставил птичку летать.

Затолкав свои страхи подальше, Мадлен взялась за повседневные дела: стирала, вытирала пыль, ходила за водой. Когда дошла очередь до уборки в гостиной, у нее кольнуло сердце. Голубая сойка больше не сидела на жердочке. Птичка лежала на дне золоченой клетки, глядя остекленевшими, мертвыми глазами. Мадлен открыла клетку и погладила нежные перышки. Птичье тельце успело остыть. Такой же холод Мадлен почувствовала и у себя в животе. Конечно, это не более чем совпадение.

Услышав шаги, она выдернула руку из клетки. Повернувшись, она увидела Веронику. Девушка печально смотрела на мертвую сойку:

– Mordieu[14], какая жалость! Должно быть, торговец подсунул нам больную птицу. А может, слишком старую.

– Я так не думаю, мадемуазель. Я бы это сразу увидела. – Поймав удивленный взгляд Вероники, Мадлен добавила: – Мой отец был птицеловом.

– В самом деле? – Вероника вперилась в нее взглядом. – В магазине ты ни слова не сказала об этом.

– Да, не сказала.

Мадлен не хотела ни говорить, ни думать об отце. К тому же вряд ли это заинтересовало бы Веронику. А оказалось, она снова ошиблась насчет дочери часовщика.

Взглянув еще раз на тельце птички, Вероника нахмурилась. Может, думала о том же, что и Мадлен: о том, как странно по времени умерла эта сойка? Может, подобно горничной, начинала подозревать, что способности Рейнхарта превосходят способности талантливого ученого и простираются гораздо дальше, затрагивая иную сферу?

Нет, конечно. Мадлен тут же мысленно одернула себя. Ни о чем таком Вероника не думала. Все эти разговоры о черной магии – досужие сплетни неграмотной толпы. На черную магию можно свалить что угодно: болезни, неурожай, исчезновение детей.

– Наверное, у сойки сердечко не выдержало, – сказала она. – Словом, не прижилась. Такое бывает.

Но что-то застряло в мозгу Мадлен, словно заноза; что-то из сказанного Вероникой.

Весь остаток дня Мадлен занималась работой по дому, а мысли продолжали бурлить, давая благодатную почву для страхов. Предположения были одно ужаснее другого, словно явились из кошмарных снов. Водя шваброй по кухонному полу, Мадлен думала о механической сойке. Когда та пробудилась к жизни и порхала в воздухе, настоящая птичка умирала. Следом ей вспомнился Франц, ведь и его жизнь оборвалась, когда серебряный кролик был закончен и отрегулирован. А вдруг Рейнхарт забирал жизнь у животных и птиц, передавая ее своим созданиям? Или же подобная мысль отдает крестьянскими суевериями и собственным невежеством Мадлен?

Был и еще один страх, разросшийся, словно грибница, в темных углах ее разума. «Слишком стар», – сказал Рейнхарт, возвращая тело, которое ему привезли торговцы трупами. Возможно, он имел в виду, что оно успело сильно разложиться. А если у его слов был иной смысл?

Глава 9

Вероника

Вероника знала: птичку надо похоронить. Декарт утверждал, что у животных и птиц нет души, но она сомневалась в словах философа. На площади Дофина, под деревом, она выбрала клочок земли. Мадлен лопаткой вырыла ямку. Вероника положила преждевременно умершую сойку в коробочку, посыпала на импровизированный гроб цветочных лепестков и предоставила горничной зарывать.

– Вот и все. Сойке повезло больше, чем бедняге Францу. – Вероника выпрямилась. – Мадлен, я наверняка кажусь тебе смешной.

Горничная безучастно пожала плечами. Вид у Мадлен был усталый: круги под глазами, землистый цвет лица.