Заводная девушка

Но в Зеркальной галерее она увидела совсем другого Рейнхарта: ошеломленного, сокрушенного, недоумевающего. Было ли это игрой на публику? Мадлен его потрясение показалось искренним, но ведь вся его деятельность строилась на том, чтобы придавать искусственным творениям полное сходство с живой природой. Неужели Рейнхарт с помощью хитроумного трюка заставил куклу написать обличительные стихи? Если нет, как кукла могла сама написать такие строчки? И было ли написанное правдой? От тревог внутри Мадлен начала подниматься желчь, и она боялась, что ее может вытошнить прямо на красивые сиденья. Страх пронизывал все ее мысли. Страх за Рейнхарта, за парижских детей, но прежде всего – страх за собственное будущее и судьбу Эмиля. Она почти не сомневалась, что Камиль ухватится за подвернувшуюся возможность и всю вину свалит на нее. Это она не сумела распознать натуру Рейнхарта и предугадать случившееся. Может, взять Эмиля и вдвоем бежать из города, пока Камиль не наказал ее за проваленное задание? Но куда, черт побери, она побежит?! Где и на что будет жить с племянником? У нее не было денег, а все пожитки умещались в сундучке. Кто за пределами Парижа возьмет ее в услужение без рекомендаций и с изуродованным лицом? А главное, она никак не могла уехать сейчас. Тот, кто убил Веронику, скорее всего, был повинен и в похищении детей. Она должна узнать, кто этот злодей.

Лефевр тоже молчал. Вид у него был возбужденный. Парик совсем сполз набок. Только когда карета достигла предместий Парижа, он заговорил:

– Наверняка появится вполне вразумительное объяснение случившегося и будет доказано, что Рейнхарт к этому совершенно непричастен. Видишь ли, при дворе постоянно идет борьба. Плетутся интриги, разные фракции соперничают между собой и ищут способы отомстить друг другу. К твоему хозяину это не имеет никакого отношения. Уверен, вскоре все разрешится.

Мадлен смотрела на его вспотевшее лицо и черные, как у жука, глаза. Верил ли он собственным словам? Трудно сказать. Ей встречалось множество мужчин, настолько уверенных в себе и их пути в мире, который до этого момента был прямым и гладким, что они не представляли, как все может измениться в одночасье. Им был неведом вкус нищеты. Снова взглянув на Лефевра, она увидела нахмуренное лицо. Королевский хирург смотрел в окошко кареты. Мадлен поняла, что его трясет. Ей вспомнились ужас Лефевра, когда он впервые увидел куклу, и его доброе отношение к Веронике.

– Месье, а еще кто-нибудь умеет обращаться с куклой? – спросила она.

– Насколько я знаю, никто, хотя в последнее время я мало общался с Рейнхартом, – ответил Лефевр, поворачиваясь к Мадлен. – Это было его изобретение, хотя он частично использовал замыслы Вокансона. Ну и я помогал ему своими соображениями. После смерти Вероники Рейнхарт настоял, что дальше созданием куклы будет заниматься сам. С тех пор он отказался обсуждать со мной какие-либо подробности. Признаюсь, тогда я на него даже рассердился, поскольку считал себя таким же создателем куклы. Я думал, что Рейнхарт хочет стяжать всю славу сам. Но сейчас я считаю… – Лефевр не договорил. – Это не значит, что другие, наблюдая за ним, не могли бы сами придумать схожий механизм. Правда, им пришлось бы следить за каждым его движением и обладать незаурядным умом. – Лефевр рассеянно провел ладонью по лицу. – Но не забивай себе голову этими мыслями. Сейчас тебе важнее решить, чтó будешь делать, если рассмотрение дела затянется. Слугам Рейнхарта придется идти на все четыре стороны. Луврские апартаменты у него отберут. Тебе есть куда податься?

Внутри Мадлен все оборвалось.

– Нет, месье.

– Разве твои родные живут не в Париже?

– Моя мать живет здесь, но… она не сможет поддерживать меня.

Ничем и ни в чем.

– Понятно.

– Насколько я знаю, Жозефу и Эдме тоже некуда идти.

– В таком случае мы сделаем все от нас зависящее, чтобы эта история благополучно закончилась и мы смогли вернуться к прежнему порядку вещей.

Лефевр говорил так, словно речь шла о пустяке, об устранении мелких шероховатостей. Но Мадлен видела его обеспокоенное лицо, а под словесной бравадой угадывалось напряжение.

Она попыталась в ответ улыбнуться, но вдруг почувствовала себя на крошечном островке, окруженном замерзшим морем.

В Париж они въехали поздним вечером. В воздухе удушливо пахло горящим ламповым маслом. Колеса кареты подпрыгивали на обломках балок и мебели. И это в непосредственной близости от Лувра. Мадлен увидела, что вся улица Дофина усеяна битым стеклом, поблескивавшим в свете редких фонарей.

– Какое бессмысленное разрушение, – пробормотал Лефевр. – Люди уподобились несущемуся стаду. Неужели они думают, что насилие поможет?

– Люди рассержены, месье. Власти бездействуют. Как им еще выразить свой гнев? – (Если кукла написала правду, если похититель детей находился под защитой полиции, парижане имели полное право выплеснуть свой гнев.) – Месье, попросите остановить карету. Я сойду здесь. Хочу заглянуть к матери и убедиться, что никто из моих не пострадал.

– Нет. Не вздумай идти пешком. Мы тебя довезем. Говори адрес.