Заводная обезьяна

Дед чертыхнулся шепотком и, низко пригибаясь, чтобы не попасть  головой в луч проектора, стал пробираться к выходу  сквозь  голубовато  мерцающую в прерывистых  отсветах  толпу  рыбаков,  стоявших,  сидевших  и  лежавших в столовой.    

Подойдя к  двери  каюты  №  24,  дед  постучал  тихо  и  интеллигентно, костяшкой согнутого пальца.    

- Да-да! Прошу, - раздалось в ответ, и Резник  вошел  в  каюту  первого помощника. Николай Дмитриевич поднялся  из-за  стола  неожиданно  ловко  для своей полнеющей уже фигуры, шагнул навстречу.    

- Прошу, прошу, Василий Харитонович, - сказал он  тем  бодрым,  молодым голосом,  который  сам  так  любил,   крепко   пожал   руку. -   Садитесь, располагайтесь,- и широким жестом повел в сторону дивана.    

Дед удивился, откуда это Бережной знает его имя и отчество.  Обычно  он называл всех "товарищ" и по фамилии.  А  тут...  Деду  это  понравилось.  Он оглянулся без робости и сел на стул.  Приятно  было  посидеть  на  стуле:  в каютах матросов стульев не было. Дед чуточку волновался, потому что никак не мог понять, зачем он понадобился первому помощнику. По встрече  и  обращению он чувствовал, что ругать сильно не будет. "Да ведь и не за что,  по  правде если..." - подумал Резник и совсем успокоился.    

- Закуривайте. - Николай Дмитриевич с улыбкой протянул Резнику  коробку "Казбека". Дед бережно, как живое  насекомое,  вытащил  папиросу,  не  спеша помял в желтых  пальцах,  сдавил  мундштук  и  принял  от  Бережного  огонь. Закурили.    

- Слыхал,  слыхал  про  ваши  дела, -  вздохнул   Бережной   со   второй затяжкой. - Молодцом! Прямо скажу: молодцом!    

Дед не понял, но виду не  показал,  на  всякий  случай  с  достоинством потупился.    

- Ну, рассказывайте, как дело-то было. - Николай Дмитриевич придвинулся поближе к Резнику.    

Дед понял, что как-то надо исхитриться и  все-таки  ответить:  Бережной припер его к стенке.    

- Да, что ж... Дело наше такое, рыбацкое, как говорится... Чего  ж  тут рассказывать, - все с тем же достойным смирением туманно пояснил дед.     - Скромничаем? - улыбнулся Бережной.

- Скромность - это хорошо, но в  меру! Побили, значит, Сафонова? Рекорд, а?     

"Вон он о чем!"- с облегчением подумал дед. Он никак  не  ожидал,  что речь пойдет о последней вахте в мукомолке, необыкновенное и прекрасное слово "рекорд" показалось ему настолько несоответствующим делу, что  Резник  сразу решил: Бережной что-то путает.    

- Да нет... Какой же рекорд... Ребята, конечно, старались, но рекорд... Какой же это рекорд?    

- Шестнадцать центнеров? - быстро переспросил Бережной.

- Шестнадцать...    

- А Сафонов?    

- Двенадцать...    

- Вы шестнадцать, а Сафонов двенадцать. Так?    

- Так...    

- И, по-вашему, шестнадцать не рекорд?    

- Ну, какой же это рекорд?    

- Понимаю! Не рекорд в том смысле, что можно и  больше  дать? -  Николай Дмитриевич испытующе заглянул в глаза деда.    

- Конечно, можно,- просто ответил дед.    

- Отлично! А вот давайте о чем подумаем.- Бережной подвинулся еще ближе к Резнику.- Что, если нам организовать соревнование за звание лучшей бригады жиро-мучного цеха? А? - И, не дожидаясь ответа, продолжал:- Сколько там бригад работает? Три?    

- Три, - подтвердил дед,- Сафонова, Путинцева и наша.    

- Отлично! Три бригады. Ваша сейчас впереди. У вас рекорд.  Две  другие отстающие...    

- Почему отстающие? - перебил дед. - Какой же Сафонов  отстающий,  когда он норму чуть не вдвое перекрыл? И Колька тоже...    

- От  вас  отстающие, -  улыбнулся  Бережной.-   Так   как? Организуем соревнование, а?    

- Дело  стоящее, -  подумав,  ответил  Резник. -  И  ребятам  веселее,  и польза... А то рыбы нет, и ребята тускнеть начинают...    

- Вот  именно! - обрадовался  Бережной. -   Очень   хорошо   вы   сказали, действительно тускнеет народ. А тут мы всех подтянем, а? Решили, значит, -  И Николай Дмитриевич припечатал ладонью стол. - Тогда так - выпускаем "Молнию": почин бригадира Резника...    

- Какой почин? - не понял дед,    

- Ну, как какой? - поморщился Николай Дмитриевич. Приходилось объяснять истины ясные и очевидные. - Почин в том, что вы с бригадой решили давать  как можно больше муки. Так?    

- Так, - ответил дед  и  подумал,  что,  в  общем-то,  ничего  такого  с бригадой они не решали.    

- Ну? Так, значит, есть почин?    

- Какой же это почин? - снова возразил дед. - Какой же это почин, если не мы это выдумали - давать больше муки...    

- А кто же это выдумал, по-вашему? - раздраженно спросил Бережной.    

- Да никто. Какая же тут выдумка? В чем тут она? Раз  пришел  работать, так давай за совесть чтобы, старайся... Ну и какой в этом почин? -  Несмотря на  строгость,  заметно  уже  звучавшую  в  голосе  первого  помощника,  дед совершенно не испытывал никакой робости. Дело было настолько простым, что он искренне удивлялся, как этого не понимает Бережной.    

Николай Дмитриевич в раздражении перед  полной  бестолковостью  старика хотел было перебить его и наставить, но вдруг забыл имя и отчество  Резника. Выскочило. Он быстро  оглянулся  на  перекидной  календарь,  где  по  старой привычке  на  такой  случай  заранее  были  заготовлены  заметки,  и  сказал спокойно, с усталой ласковостью: