Заводная обезьяна

Юрка плавал на больших морозильных траулерах и знал, что всякая  работа в рыбцехе тяжела. Приходилось ему работать "на ванне", таскать в ванну лед и черпать из нее корзиною рыбу. Там очень зябнут руки. А если рыба перележит в ванне  и  "завоняется",  надо  ее  оттуда  выгребать  в  шнек  на  муку  или выбрасывать за борт. Это  одна  из  самых  неприятных  в  мире  работенок  - суетиться  в  ванне  по  колено  в   тухлой   рыбе.  Куда   приятнее   быть "мотоциклистом" - так называли ребят, которые возили в холодильные камеры вагонетки с  противнями.  В  противни  укладывали, или, выражаясь на лексиконе траулера "Державин",  улаживали,  сардину.  Надо было именно улаживать рыбок плотненько, голова к  голове,  тогда  входило  в противень килограммов десять-одиннадцать. А если так, сгрести  и  накидать, - от силы семь. Ну так вот, "мотоциклисты" возили эти противни  в  холодильные камеры. У них и делов-то всех - снимать  с  конвейера  противни  с  рыбой  и грузить на вагонетку. Как загрузишь, включай  пневмопривод  и  вези.  Привод этот  (интересно,  кто  только  придумал  такой!)  звук  издает   совершенно неописуемый и ни с чем не сравнимый. Так могли бы  ржать  железные  жеребцы, если бы они были на свете. Работа у  "Мотоциклиста"  нетрудная,  но  в  цеху тридцать градусов жары, а в камерах тридцать градусов мороза. И от  этого  у "мотоциклистов"  часто  случаются  чирьи.  Но  все-таки,   наверное,   самое неприятное стоять на глазировке, где замороженную рыбу окунают в воду, чтобы вытащить брикет из противня. Очень там не сладко: ледяная вода  брызгает  из ванны  на  фартук  и  стекает  прямехонько  в  сапоги  -  самая   подходящая подготовочка для того,  кто  задумал  подцепить  ревматизм.  Другое  дело  - "гробовщик". Там работа сухая. "Гробовщик" упаковывает брикеты  в  картонные коробки. За смену надо перекидать тонн восемь, и  руки  после  даже  во  сне гудят, как камертоны. Редкий "гробовщик" наутро  делает  зарядку.  Случалось Зыбину быть и "полярником" - часами торчать в трюмах,  где  мороз  -  16,  а когда уж совсем посинеешь, лазать на палубу прямо в полушубке и валенках,  а на палубе механики, у которых в машине глаза от жарищи лопаются, смеются над тобой, как над идиотом последним. Вот так и получается: одни греются, другие остывают - комедия, да и только...    

И немало трудных дней  пройдет  и  бессонных  ночей,  пока  "полярники" забьют носовой трюм, а за ним средний, самый большой, а за ним  кормовой,  а потом перепашут винтом несколько  тысяч  миль  штилей,  зыбей  и  штормов  и выгрузят все эти коробки из всех этих трюмов, разморозят рыбок  и  набьют  в жестянки - вот тогда конец. Тогда иди, покупай ставь на  стол  и  закусывай. Называется "сардины в масле". Наливай и закусывай. Но если никого знакомых у тебя в море нет, а сам ты был в море  однажды,  шел  из  Алушты  в  Ялту  на "Изумруде" - шикарной эмалированной  посудинке,  с  шикарными  девочками  и буфетом, где торгуют коньяком, не чокайся, пожалуйста, "за тех, кто в море". Не надо.    

Когда Юрка Зыбин вместе с Фофочкой вошел  в  рыбцех,  он  показался  им очень веселым.  В  гулком  железном  его  пространстве  билось  эхо  голосов суетившихся повсюду людей, звенели противни, хрустел  и  шуршал  под  ногами лед. Из распахнутых  иллюминаторов  лился  чистый  солнечный  свет,  голубые зайчики прыгали на подволоке, все  вокруг  было  мокрое,  блестящее,  словно умытое к празднику. Работа уже началась, но было  еще  много  глупой  суеты, неразберихи, неизбежной при начале всякого  дела,  в  котором  занято  много разных людей.    

Николай Дмитриевич Бережной, который прямо с  кормы  спустился  в  цех, понимал это, и отсутствие четкого рабочего ритма пока не  смущало  его:  все образуется, главное - начать.     

- Опаздываем, Зыбин, опаздываем! - закричал он, завидев Юрку и Фофочку, закричал, впрочем, скорее подзадоривая, чем сердясь.    

Подбежавший мастер Калина, самый главный, теперь человек, приказал:    

- Зыбин - на упаковку. Запакуешь, пиши дату. Вот тебе  карандаш.  Какая сегодня дата, знаешь? Вот ее и пиши. Так. С тобой  -  все.  Теперь  ты, -  он обернулся к Фофочке, - как твоя фамилия? (Фофочка как рулевой не  числился  в палубной команде, и Калина имени его не знал.)    

- Лазарев. Первая подвахта.     - Лазарев, первая подвахта. Хорошо. Вот тебе,  Лазарев,  корзина.  Бери корзину, носи рыбу вон из левой ванны, понял? Из правой пока не носи. Так. С тобой все.    

Над головой страшно загрохотало, словно там, по палубе, шел поезд.  Это снова спускали трал. "Вот бы еще тонн  пятнадцать,-  подумал  Юрка,-  а  там гляди, и пойдет и поедет..." Он сунул карандаш за  ухо  и  подошел  к  столу укладчиков, присматриваясь, где бы ему встать.    

- Вас, Зыбин, мастер куда поставил? - вдруг услышал он за спиной.    

Юрка обернулся и увидел Бережного.    

- На упаковку.     - А вы куда встали?    

- Так нечего пока упаковывать... Когда она еще заморозится...