Заводской район

— Зачем же,— сказала Тоня, холодея.— У меня в августе отпуск, мы с Олей поедем. Правда, Оленька, ты с мамой поедешь?

Оля ползала в пижамке по кроватке, озабоченная своей игрой, и высказалась веско:

— Дедушка, я с мамой поеду.

— Мама к тебе приедет в отпуск! — крикнула, волнуясь, бабушка.

— До октября девочку подержим, вернется здоровенькая.— Алек­сей Павлович старался не замечать молчаливого сопротивления То­ни.— Я вот у Аркадия на полке книжку нашел. Бронхиальную астму у детей в Крыму лечат очень неплохо.

— Папа,— тихо сказала Тоня,— я вам Олю не дам.

— Мать! — закричала свекровь.— Ты угробишь ребенка! Мать!

Старик сел боком к столу, задвигал по скатерти масленкой.

— Неразумно,— сказал он.— Очень неразумно.

Они отберут у нее дочь. Через два месяца Оля отвыкнет от матери. Они и в октябре ее не привезут. Они придумают что-нибудь, в Болга­рию на Золотые Пески увезут, куда угодно, на край света, лишь бы Оля забыла мать и осталась с ними. Нельзя ее отдавать сейчас. Но что де­лать? Оле нужен этот проклятый Крым!

— А за свой счет ты пару месяцев не можешь на заводе взять? — спросил Алексей Павлович.— Поехали бы вместе.

— Не отпустят меня с работы.

— Врач справку даст. Я через твоего директора добьюсь — отпу­стят.

— А на что я жить буду?

— Как-нибудь свою невестку я прокормлю.

— Вы и так в долгах. Нам квартиру построили, Лере...

— Долгов у нас нет,— сказала свекровь.— Все выплатили.

Она повеселела: обсуждались мелочи — значит, Тоня побеждена.

— Нет, это невозможно,— сказала Тоня.

— Оля, чай пить! Тоня, садись к столу.

Старики мудро откладывали решение вопроса.

— Нет, мы пойдем. Я на выходные Оленьку к себе заберу.

— Как? — заволновалась свекровь.— Ты шутишь?

— Нет, почему.

— Она просто неспособна думать о ребенке! Леша, покажи ей это место!

Алексей Павлович принес из комнаты сына толстую книгу, нерв­ничая, бегал по комнате, искал пропавшие очки.

— Никогда ты их на место не положишь!

Старики начали ссориться, забегали вместе, мешая друг другу. Им почему-то казалось очень важным, чтобы Тоня сама прочла, а не на слово им поверила.

— Штукатурка как раз и бывает причиной астмы! Нам и врач под­твердил! Очень может быть, все и началось из-за твоего ремонта! Сей­час мы тебе покажем..

— Ладно,— сказала Тоня.— Не ищите.

— Нет, мы найдем... Чего ты боишься? — Свекровь перестала сдерживаться.— Что мы, съедим твою Оленьку?

Оля захохотала.

— Оставайся у нас ночевать,— предложил Алексей Павлович.— Зачем тебе домой идти?

Оля помчалась к ней из спальни:

— Мама, оставайся!

— Оля! Босиком! — Свекровь перехватила девочку, потащила бы­ло назад в кровать, но потом что-то сообразила и отнесла на колени Тоне. И эта предупредительность, словно она капризная больная, сразу убедила Тоню в их правоте. Она оставила им Олю.

Однако Тоня не сдавалась. Ходила в цехком, завком, в поликлини­ку и, когда увидела, что добилась своего, устыдилась, как будто гото­вила старикам удар в спину. Поэтому она честно рассказала им во вторник:

— Кажется, я достану на июль путевку для Оли. В специальный санаторий. В Крыму.

Шел дождь, и в комнате было темно. Брагины жили в старом доме с просторными и высокими комнатами. Стена с окном — четырехгран­ной призмой,— как кормовая каюта фрегата, выдавалась в сад. Как зе­леные морские волны, щумели за окном деревья.

Свекровь поднялась с кресла и молча вышла на кухню. Алексей Павлович сказал хрипло:

— Что ж, хорошо... Мы там будем рядом...— И вдруг он прибли­зился со стулом к Тоне, наклонился к ней: — Зачем ты отбираешь у нас Оленьку? Тебе нас не нужно бояться. Ты мать. Ты всю жизнь будешь с ней. А для нас жизнь кончается. Я ведь не успел побыть отцом, Тоня. Я воевал, когда мои росли. Сейчас им отец не нужен. Что мне в жизни остается, кроме Оли? Мемуары писать?.. Не отбирай ее у нас... Пойди скажи что-нибудь матери. Она там плачет, наверно.

Тоня не отвечала, она смотрела в запотевшее окно, как ветер ма­шет пушистыми веткеми. Потом пошла на кухню. Свекровь сразу за­двигала ящиком серванта, как будто искала в нем что-то.

— Не обижайтесь, мама,— сказала Тоня.— Как вы захотите, так и будет.

Спустя неделю она провожала их. Поезд уходил в двадцать три сорок пять, и Оля сладко зевала на руках у матери. Алексей Павлович распоряжался носильщиками, проводницей и попутчиками, и Тоня, как всегда в таких случаях, удивлялась, как послушно выполняют его ука­зания незнакомые люди, как при всех обстоятельствах окружающие признают за ним право командовать. Свекровь отдавала последние на­казы Аркадию и Лере. Тоня не спускала Олю с рук, старалась отойти с ней подальше от своих, чтобы последние минуты не делить ее ни с кем. Оля вертела головой по сторонам и вдруг прочитала буквы вдоль вагона:

— «С и м ф е р о п о л ь».

Тоня умилилась до слез, стала целовать дочь:

— Ты умеешь читать? Кто тебя научил?

— Я сама.— Она увидела приближающихся Аркадия и Леру и вы­нуждена была признаться: — И дядя Аркадий помогал.

За время своей болезни она подружилась с Аркадием.

— Оля, а буква «а» какого цвета? — строго спросил он.

— Белая.

— А «в»?

— Белая. То есть серая.

— А «п»?

— Конечно, голубая.