Заводской район

Тоня долго не засыпала. Слышно было, как дует за окном холод­ный ветер, как звенит в почерневших ветках замерзающий дождь. Ей казалось, что она вспоминает прошлое, но то были мечты о буду­щем, принявшем образ прошлого. Она любила. Появилось то, чего в прежней ее жизни не было. Как он живет теперь? Как переносит неустроенность и молодую любовь? Уж Тоня-то знает: не это ему нужно. Ему ли строить гнездо без ее помощи, ему ли растерять свои привычки — тот единственный груз, который сохраняет его равнове­сие? Она любила Степана, потому что ей нужно было его любить. Она жалела его, она была благодарна ему за то, что он без нее та­кой несчастный. Он пропадет без нее. Он не виноват, что он слабый человек. Ему, пусть не понимает он этого сам, нужна только она, и никто другой. Она знала теперь, что может его вернуть. А как бы хорошо они зажили втроем, с Оленькой, как бы хорошо! И это так возможно! Тут она вспомнила ту, другую женщину, и оскор­бленная гордость разогнала мечты-воспоминания. Но на гордость у нее не было прав, она вспомнила еще более непростительное, чем ос­корбленная гордость,— вспомнила Ивана и тихонько замычала в темноте.

Оказывается, Мила и ее мать знали, что Степан придет ни с чем. Был неприятный разговор, похожий на предыдущие. В нем Степан и сам становился неприятным, мелочным и недобрым. Мила пригро­зила, что сама возьмется за дело. Степан струсил, обещал назавтра опять попробовать. Как он вопреки вчерашнему решению начнет разговор о квартире — об этом он не думал. Ему хотелось посовето­ваться с Тоней, она поможет, при ней он останется великодушным, какой он и есть на самом деле, каким ему необходимо быть для своего душевного спокойствия и каким ему не удается быть с Милой.

Он вспомнил вчерашнее спокойствие Тони, какое-то ее превос­ходство, неуязвимость. Чем она держится? «Наверно, у нее кто-то есть»,— решил он. Конечно, поэтому ей и квартира нужна. Степан возмутился: а он-то, простофиля, вчера размяк... Нет, пора ему стать мужчиной, Мила права. Сегодня он не отступится, доведет разговор до конца, сегодня он не помается своему великодушию.

Тоня догадалась об этом его решении, как только увидела Сте­пана. Вчерашние гордые мысли о его спасении оказались ночным бредом. Она стара, она устала, она уже ничего не может. Ей самой нужна помощь, хоть чуть-чуть.

Они сидели, как и вчера, друг против друга. Степан делал муже­ственные попытки начать разговор, расспрашивал Тоню об общих знакомых, надеясь, что тема сама подвернется, появится удобный мо­мент, и тогда он скажет о квартире. Тоня отвечала на вопросы ко­ротко и замолчала. Она тоже ждала, когда он спросит о квартире.

— Ты не заболела?

— Нет.

— Может, расстроена чем?

Тоня шевельнула нетерпеливо рукой, не ответила. Степан вздох­нул и стал прощаться. Только у двери Тоня поняла: он уходит, мо­жет быть навсегда, уходит, так и не решившись на разговор. Он все такой же — беспомощный и добрый, ее Степан. Ей захотелось запла­кать от жалости к нему и себе, от любви.

— Ты хотел менять квартиру. Я подумала... Ты делай, как тебе удобнее. Мне все равно...

Губы задрожали, пришлось замолчать. Степан заволновался:

— Тоня...

Замирая, он еще говорил то, о чем думал минуту назад:

— А вдруг ты еще раз выйдешь замуж? Как же тогда с кварти­рой?

Но все это было в далеком прошлом, и он уже бормотал, не слы­ша себя:

— Тоня... я тебя не стою, тебе... Тоня, ты могла бы?.. Если бы ты могла простить...

Тоня заплакала и спрятала лицо в рукав его плаща.

— Степа, это я виновата...

Счастливый, он обнял ее.

Глава одиннадцатая

Март

Лаборатория Михалевича в последнее время занималась гипер­термией. Суть гипертермии — нагрев человеческого тела с лечебной целью: при высокой температуре раковые клетки менее устойчивы, чем здоровые, и могут если не погибнуть, то хотя бы ослабеть.

В экспериментальной операционной поставили ванну. Из-за мно­жества приборов и приспособлений сооружение получилось довольно сложное и выглядело внушительно. Помещенного в ванну человека нужно было нагревать в горячей воде до сорока — сорока одного гра­дуса и выдерживать при этой температуре несколько часов. Лабора­тория Михалевича отрабатывала этот процесс. Исследования прово­дили на себе по очереди. Каждый день кто-нибудь залезал в ванну, облепленный различными датчиками и оплетенный проводами от них, на голову его надевали охлаждающий шлем и постепенно нагревали воду. Температура тела начинала повышаться. Определяли наилуч­шие режимы, искали средства для борьбы с ожогами, исследовали влияние нагрева на организм. Ощущения испытуемого при этом были, конечно, неприятными, но работали с энтузиазмом. В лаборатории эти опыты называли варкой: «Сегодня варим Кошелева, завтра — Малышеву или Брагина». Каждого уже «варили» по нескольку раз.