Завоевание рая

Иногда они любовались, как молодые пажи охотились за великолепными бабочками при помощи ученых птиц, которые должны были ловить насекомых живыми. Бабочки казались драгоценностями на шелковистых цветах; ими наполняли газовые клетки; потом всех этих блестящих насекомых пускали летать в хорошенький дворик, обсаженный кустами и покрытый золотой сетью, чтоб держать их в плену.

Урваси и маркиз прелестно проводили время в садах, у фонтанов, или в прохладной зале какой-нибудь беседки, из которой открывался вид в поле. Но больше всего они пристрастились к особенному каменному балкончику, который был весь украшен самой прихотливой резьбой и находился в дупле огромного дерева. Когда парочка сидела там, совсем близко от певчих птиц, не видя ничего, кроме просвета между ветками, ей казалось, что она находится в настоящем гнезде. Часы блаженства быстро бежали, и мысль, что это счастливое время может кончиться, не приходила им в голову.

Однажды, когда они молча сидели на этом балконе одни с Лилой, погруженные в мечты, в зале раздались торопливые шаги и появился посланец.

Бюсси каждое утро получал с гонцами письма от Ругунат-Дата и Кержана, которые сообщали ему о ходе дел. Но, увидав этого посланного, прибывшего после полудня, покрытого пылью и, наверное, мчавшегося во весь опор, Бюсси испугался. Он взял протянутое письмо, задрожав от беспокойства.

Царица встала, вся бледная, и, опершись о перила балкона, смотрела с ужасом и гневом на этого человека, который, быть может, пришел разрушить ее радость. Маркиз прочел вслух письмо, состоявшее из нескольких строчек, лихорадочно набросанных рукой царя.

«Возвращайся скорей, мой Бюсси, мы пропали! Мараты наводнили Декан и грозят Аурангабаду».

— Увы! Неужели эта страна не перестанет быть желанной добычей для всех! — вскричал молодой человек, бросая на Урваси огорченный взгляд.

Она ломала руки и бормотала с расстроенным видом:

— Мараты!

— Так что ж! — сказал Бюсси, улыбаясь. — Что же в них такого ужасного? Если бы они не отрывали меня от небесного блаженства, они не особенно тревожили бы меня.

— Господин! — сказала Лила. — Это они сделали Урваси сиротой. Покуда французы не затмили своей славой все в Индостане, мараты считались самыми храбрыми и опасными воинами. Ничто не могло устоять против них; при одном их имени армии обращались в бегство.

— Нашей славе не хватало их поражения, — сказал он. — Не мешает унизить гордость и дерзость этого народа. Умоляю тебя, моя царица! — прибавил он, видя, что Урваси печально поникла головой. — Имей больше доверия к нашему оружию. Храбрость маратов не устоит против такой же храбрости, вдобавок поддерживаемой такой превосходной артиллерией, что все здесь говорят, будто мы в союзе с громом.

— Я верю, что Рама непобедим, — сказала она, — но неуязвим ли он?

— Разве я могу умереть, когда ты удостаиваешь беспокоиться за мою жизнь? — сказал он. — Но, увы! Я могу провести с тобой только несколько минут. Желаешь ли ты разрешить мне, чтобы не теряя ни одной минуты сделать необходимые распоряжения, не покидая тебя?

Царица, не будучи в состоянии говорить, сделала утвердительный знак головой.

Бюсси распорядился, чтобы несколько гонцов были готовы к отъезду, и велел позвать своего секретаря.

Наик тотчас явился и не мог побороть в себе движение страха, очутившись в присутствии царицы, потому что приблизиться к монарху считалось для парии незамолимым грехом. Но по бледности и выражению печали, которая отражалась на лицах, он скоро понял, что случилось несчастье и что никто не заботился о том, был ли вновь прибывший чандала или брамин.

Маркиз дал ему прочесть записку царя и продиктовал несколько писем. Наик всегда имел при себе, у кушака, золотой футлярчик, заключавший «калам», чернильницу и свиток пергамента — отличительные признаки его должности. Он опускался на одно колено и писал, опершись на другое.

Бюсси отдал приказание умаре, командовавшему сипаями гарнизона Кадапы, набобства, соседнего с Бангалором, которое Салабет-Синг подарил бегуме Жанне, приготовить для него всех людей, каких только можно взять без ущерба для безопасности страны, и возможно больше полевых орудий. Он послал тот же приказ командиру Канула, который также находился на его пути. Потом он собственноручно написал Кержану шифрованную депешу и несколько строк субобу, заключавших в себе следующее: