Вскоре дверь распахнулась настежь, и, в сопровождении двух гренадеров, стали входить существа со свирепыми лицами, в жалких лохмотьях. Они имели вид обвиняемых, которых ведут на суд. Вид красивого молодого человека в бальном костюме, принимавшего их с улыбкой, смутил их. Шелковая одежда и уверенный взгляд дали им почувствовать, что перед ними какое-то высшее существо. Те, у кого были колпаки или шляпы, обнажили свои головы.
Бюсси обратился к ним дружелюбно, доказывая им, что хорошей службой отечеству можно загладить некоторые проступки молодости, приобрести уважение и быстро достигнуть благосостояния.
Фриэль принес список, в котором заключались краткие биографии каждого поименованного. Он выкрикивал их и указывал маркизу на строчки, достойные внимания.
Многие сознавались в мелких грешках. Бюсси, читая список, не всегда мог сдержать гримасу перед такой массой проступков. Но в особенности он отстранял слабых, больных или явно заклейменных оскотинивающим пороком.
Когда Парадис вошел в кабинет губернатора, он мог подумать, что попал в вертеп разбойников; но это зрелище не возмутило его.
— Боже мой, вот добрые малые! — воскликнул он. — Таких-то мне и надо. Они будут великолепны под уздой.
— Молодцы! — сказал Бюсси этим людям, которые сами выстроились в ряд. — Вот человек, под командой которого вы будете служить. Вы счастливы, так как попали под начальство героя; постарайтесь же быть достойными его.
— Да здравствует командир! — воскликнули новые солдаты, потрясая колпаками.
Парадис потирал руки.
— Отправимтесь в уборную! — сказал он. — Мы выйдем из нее в великолепном виде, как куколки, которые становятся бабочками.
Маленький отряд отправился, под предводительством двух гренадеров, Парадис пошел за ними; но прежде, чем выйти, он подмигнул Бюсси и улыбнулся.
— Дело идет в ход! — сказал он.
Когда на другой день, около трех часов пополудни, Бюсси снова пришел во дворец, его провели во флигель, которого он еще не знал, и ввели в красивую гостиную первого этажа.
Все в этой комнате подходило к светло-зеленым шелковым обоям, с более темными полосами, затканными белыми розами. Легкая деревянная резьба широких квадратных кресел была окрашена в тот же зеленоватый цвет. Над дверьми были изображены водяные сцены, а на высоком камине стояли часы из севрского фарфора с нимфами в тростниках.
Офицеры и чиновники входили в гостиную. Вскоре появился Дюплэ.
— Ну, капитан! — сказал он, увидев Бюсси. — Что новенького? Как наша вербовка?
— Я привел тридцать здоровых и храбрых французов. Но, чтобы получить их, может быть, я был не прав: я обещал от вашего имени простить им один из самых важных проступков.
— Вы хорошо сделали, — сказал Дюплэ. — Я люблю, чтобы в решительных случаях офицер умел действовать.
— Вы меня совершенно успокаиваете, сударь: дело идет о тридцати матросах, спасшихся чудом во время кораблекрушения и до того обезумевших от ужаса последней бури, что они бежали, решив никогда больше не вступать на корабль.
— Ба, так вы их нашли? — весело сказал Дюплэ. — Я много думал об этих несчастных беглецах; но их не могли отыскать.
— Мне помог только случай… Он, так сказать, лег у моей двери в виде пьяного, который и был одним из этих матросов.
— Вот услужливый случай!
— Придя в себя, он рассказал мне свое приключение. Товарищи, которые, со времени своего бегства, прячутся по лесам и зарослям и неизвестно, чем живут, выбившись из сил, выслали его на разведку, чтобы узнать, достаточно ли их забыли и могут ли они скрываться в городе, чтобы найти там какие-нибудь средства к существованию. Разговаривавший со мной был старшим поваром на корабле; и, кажется, он добрался до земли в суповом котле; то, что он вытерпел во время этого необыкновенного путешествия, чуть не свело его с ума.
— Вот забавно: повар, спасшийся в суповом котле! — сказал Дюплэ. — Тем не менее это не первый случай: я слышал что-то в этом роде о матросе с «Венеры». Пришлите мне тех тридцать матросов: я их очень хорошо приму.
— Они там, на площади, перед дворцом.
— Вот это великолепно! Благодарю: вижу, сударь, что вы умеете быстро и ловко действовать.
Дюплэ позвонил и приказал отвести этих людей в обмундировочную.
В эту минуту два пажа, в красивых ливреях, расшитых золотом, открыли двери и молча стали по обе стороны их.
— Господа, — сказал губернатор. — Моя жена ждет нас.
Он вошел первым, а за ним последовали Бюсси и другие офицеры. Комната, куда они вошли, поразила их неожиданным зрелищем. После покинутой ими вполне французской гостиной, перед ними предстал восточный покой, с мраморным бассейном посреди, в котором бил фонтан. Персидский фаянс редкой красоты покрывал стены и пол, местами устланный коврами и подушками. Потолок представлял голубой свод с золотыми звездами, вокруг которого окна с резными рамами пропускали мягкий дневной свет.
Бегума полулежала на диване, в углублении, отделанном золотой мозаикой и роскошно драпированном. Она курила «гуку», как женщины гарема; и одета она была так же, как они. У ее ног сидела Шоншон с Луизой де Кержан.