Завоевание рая

— Ах! — воскликнул Бюсси, свертывая драгоценный пальмовый лист. — Какую противоположность составляет эта принцесса, прекрасная, как фея, ученая, как брамин, со свободным умом философа, — и божественная Урваси, ослепленная предрассудками.

— Царица была такая же, как Лила, — сказал Наик. — Обе они ученицы одного и того же святого человека. Запоздалая набожность, разжигаемая фанатиком, ввела в заблуждение царицу. Но заклинаю тебя, господин, отдохни немного: ведь завтра будет ужасный приступ! Побереги свои силы и попробуй заснуть.

— Заснуть! Справься лучше, прибыли ли наконец лестницы из Пондишери, которые заказал для меня Дюплэ.

Наик выбежал и, несколько минут спустя, снова вернулся в палатку.

— Лестницы только что привезли, господин, — сказал он. — Они так длинны, что понадобится десять человек, чтобы снести их; и каждую везли на трех телегах.

— В таком случае я спокоен, — сказал Бюсси. — Погаси фонарь; я попробую немного заснуть, так как ты этого желаешь.

Он снова лег и закрыл глаза, но не для того, чтобы заснуть, а чтобы лучше восстановить в своем воображении восьмиугольную комнату с дверями из слоновой кости и пережить, минута за минутой, сцену, которая в ней разыгралась и воспоминание о которой было для него неистощимым источником упоения.

Несколько часов спустя сняли лагерь; и волонтеры Бюсси, скрытые колючим кустарником, ждали, с оружием наготове, приказания выступать. Они тихо разговаривали между собой.

Некоторые из них сидели на камнях и спешили сыграть партию в кости; столом им служил барабан, ящик которого был выкрашен голубой краской. Другие курили трубки из белой глины, думая, что это, может быть, последняя. Некоторые из них с чисто азиатской утонченностью развертывали свою гуку, в которой хрустальный графинчик для освежения дыма был заменен кокосовым орехом.

Выправка этих людей, находившихся в походе уже несколько месяцев, была безукоризненна. Губернатор Индии заботился о том, чтобы мундиры обновлялись по мере надобности, дабы французские солдаты не потеряли своего значения в глазах туземцев. Их голубые кафтаны с красивыми отворотами и обшлагами были безупречны; их полотняные поножья были совершенно белые. Волосы у них были напудрены и тщательно заплетены сзади в косичку, на виски ниспадало по локону; они придерживались свинцовыми пластинками и почти закрывали ухо. Усы были нафабрены, треуголки с белым галуном хорошо сидели на голове, согласно правилу, надвинутые на правую бровь и на один дюйм выше левой.

— Что за копун этот граф д’Отэйль! — сказал один солдат, опершись на мушкет. — Он заставляет нас стоять на одном месте, как журавлей на одной ноге. Неужели нельзя начать без него?

— Нужно подождать, по крайней мере, покуда покажется армия, — сказал другой, — прежде чем броситься в это предприятие, в котором сам черт ногу сломит: ведь нас, французов, только двести пятьдесят человек.

— Что правда, то правда: наш молодой командир совсем сумасшедший! — воскликнул унтер-офицер. — Он думает, что мы, как мухи, можем ходить по потолку и лазить по отвесным стенам.

Один сильный и ловкий солдат яростно выступил вперед, сдвинув брови:

— Кто это сказал, что наш командир сумасшедший? — вскричал он.

— Я, Жан-Мари! — отвечал унтер-офицер. — По-моему, храбрость должна иметь границы и не должна доходить до дерзости.

— Это что еще за песню ты завел? Я хорошо знаю, что это за храбрость. Границы! Прибереги их для себя, твои границы.

— Однако, если я не ошибаюсь, твоя храбрость не выходит из берегов, — возразил унтер-офицер, опираясь на пику и скрестив ноги.

— Не будем говорить больше об этом! — нетерпеливо сказал Жан-Мари. — Те, кто не видал конца мира, не могут знать, что это такое; я видел его и не хочу больше говорить об этом. Но я запрещаю думать, что на свете есть что-нибудь, перед чем бы я отступил. Кроме того, дело не в том. Говорят, что наш командир сумасшедший: таких вещей я не могу терпеть. Прежде всего, какое вам до этого дело? Ведь это мы, моряки, назначены на приступ; а вам остается только следовать за нами.

— Если вам не придется следовать за нами, — сказал кто-то.

— Смирно! — крикнул унтер-офицер.

Проехал офицер, отдавая приказания. Граф д’Отэйль был всего в нескольких часах ходьбы; сейчас пойдут на приступ.

Тогда солдаты двинулись в долину и построились в боевом порядке при звуках барабана.

Теперь в конце долины показалась Женжи. Это было какое-то сумасбродное и невозможное сооружение. Гора, прямо подымавшаяся крутыми уступами, покрытыми зеленью, оканчивалась треугольной площадью, на каждом углу которой поднималась вершина головокружительной высоты, с отвесными, как стены, склонами, где не было других тропинок, кроме высеченных человеком. На этой площади, между этими тремя горами стоял город. Чрезвычайно крепкие стены с многочисленными башнями, следуя за извилинами почвы, обнимали три вершины и город. Они имели три мили в окружности. Совсем внизу, на равнине, прилепившись к горе, виднелась белая мечеть, с двумя рядами арок и с тонкими минаретами; а над вершинами вырисовывалась в небе крепость, опоясанная редутами.