Хорошо идти, когда верблюды сильны, седла на них исправны, вьюки пригнаны ловко, и солдаты знают свое дело. Нет тогда ни остановок, нападений, ни перетаскивания тюков, не слышно рева животных, перебранки людей, разве при заходе солнца, когда киргизы забывают все на свете, чтобы сотворить вечерний намаз. Тогда передовой верблюд останавливается и начинает пощипывать травку, за ним другой, третий. Все сбивается в кучу. Унтер-офицер, приставленный к ротным вьюкам, заметив беспорядок, подбегает к вожаку и торопит его кончать молитву: «Верблюд, работай!» – говорит он ему. Киргиз не обращает никакого внимания. «Ты ведь на службе царской!» – уже кричит унтер-офицер: «Верблюд, работай!». Дело кончается тем, что вожака берут за шиворот и водворяют на место. В остальное время тишина: ни говора, ни песен, ни шума. Иногда раздастся солдатский голос: «Ну, да и забрался этот хивинский хан в проклятую сторонушку!» Офицеры идут по своим местам, если сойдутся двое-трое, то начинается разговор. Один говорит, что как придет в Хиву, первым делом припадет к пресной воде, другой мечтает поесть свежего хлебца, третьему надоела баранина… Вдруг колонна оживилась: выскочил из норки тушканчик. Сейчас же нашлись охотники за ним гнаться. Крик, гиканье не умолкают до тех пор пока прыгунчик не скроется или не будет пойман. Это «красные» дни похода, каких на долю киндерлийского отряда выпало немного. Уже на третий день похода с раннего утра поднялся удушливый ветер. Несмотря на это, 1-й эшелон прошел положенные 20 верст. Стали на привал. Жгучее солнце, поднимаясь все выше и выше, накаляло мертвую пустыню, расслабляло все живое, все что имеет способность двигаться. Раздали солдатам сначала по 3 чарки воды, потом еще по 2; в запасе оставалось немного, а до ближайших колодцев Сенек не менее 50 верст. Тогда Буровцев, начальник колонны, отрядил на всю ночь капитана Усачева с ротой солдат и Сущевского-Ракусу с сотней кизлярцев, чтобы они выслали воды навстречу. Вечером тронулась и колонна. Солдаты с места начали уставать, потом все чаще и больше. Офицеры несли на себе их ружья, амуницию, делились с ними водой, мятными лепешками. Кое-как к полуночи собрались все на бивак. Запас воды оставался только в двух ротах. В лагере никто не спал, солдаты бродили как тени, многие, побродивши кругом лагеря, окружили Буровцева и молча со вздохом и умоляющими взглядами ждали от него помощи.
У некоторых появились признаки холеры. Канонир Василий Иванов помешался: он бегал по лагерю и своим бредом наводил на всех ужас. Положение отряда казалось безнадежным. Все упования возложили на Господа Бога. Часа за два до рассвета музыкант принес чайник воды, стакана два, и сказал Буровцову, что купил за 2 рубля у какого-то проводника. Стали разыскивать этого проводника, даже делали по указанию музыканта обыск, однако, не нашли ни воды, ни денег. В надежде встретить казаков, колонна поднялась за два часа до рассвета. Шли едва передвигая ноги. С восходом солнца задул знойный ветер, точно из плавильной печи. Со всех сторон начали раздаваться стоны; хриплые голоса умоляли дать водицы, те, которые еще сохраняли силы, вырывали из глубин песок, сосали его почерневшими губами, обкладывали грудь, горло, голову. Все освежающие напитки, капли, лекарства из походной аптеки – все было роздано.
Начались солнечные удары. Надо много труда, чтобы привести в чувство такого больного, ему силой раскрывают рот и по капле вливают воду, пока не начнет работать желудок. Во время этой суматохи один солдатик забрел куда-то далеко и наткнулся на лужу дождевой воды. Буровцев сейчас же послал владикавказскую сотню с оставшейся посудой. Действительно, через два часа казаки привезли 10 ведер какой-то грязи, благодаря чему колонна прошла еще 5 верст. Тут явились киргизы, посланные с приказанием ускорить доставку воды, и объявили, что следом за ними едут и казаки Сущевского-Ракусы. Не прошло и двадцати минут, как на горизонте показался хорунжий Кособрюхов: он несся в карьер, держа высоко над головой бочонок с водой, вслед за ним скакало человек 20 с бурдюками, бочонками, бутылками. Раздались крики: «Вода! Вода!». Колонна была спасена.
Буровцев с офицерами сами раздавали по порядку воду, причем многие пускались на хитрости: выпьет, обойдет офицера сзади и опять станет в шеренгу. По мере того, как люди набирались сил, их частями отправляли дальше, самых слабых довезли до колодцев Сенек на верблюдах. Больных оказалось 150 человек, в том числе 8 безнадежных.
Солдаты прозвали переходы 17 и 18 апреля «мертвыми» станциями.
К бедствиям жажды присоединились обманы зрения – явления, обычные в пустыне и известные под именем миража.