Завоевательница

На повестке дня лидеров движения всегда стоял вопрос: как поднять рядового жителя кампо, бедного пуэрториканца, на борьбу против угнетателей, в необходимости которой креолы, принадлежавшие к высшим слоям общества и стоявшие во главе национально-освободительного движения, не сомневались? Ярым патриотам не терпелось наконец-то перейти от разговоров о реформах к конкретным действиям, невозможным, однако, без народной поддержки.

От памфлетов, листовок и другой письменной агитации проку не было: население было безграмотным. В то же время общественные дебаты, выступления с трибуны на городских площадях, даже песни и стихи были запрещены властями — в них усматривали подрывные идеи.

Пока члены тайных обществ спорили о лучших способах донести свои идеи до крестъян-хибарос, устраивали жаркие словесные баталии, составляли заговоры и примеряли на себя различные роли, Мигель, оставаясь на периферии революционной борьбы, лишь пытался нащупать свое место в этом славном и опасном предприятии. Очарованный романтическими идеями, вылившимися в лозунг «Родина, равенство и свобода», он думал, что наконец-то нашел то, ради чего стоит расстаться с жизнью. Разве есть идеалы прекраснее? Зачем, как не ради них, тогда нужно жить и умереть?

Он слушал красноречивые выступления товарищей, изучал историю вооруженной борьбы и охотно помогал деньгами, ожидая, когда пробьет его час доказать, что он достоин быть участником этого благородного дела.

Они с Андресом вступили в одно из тайных национально-освободительных обществ, члены которого передавали Друг другу документы, деньги и сведения в доме Аливио, беседовали вполголоса на городских площадях и в кофейнях, где подавали крепкий кофе и свежие новости. Мигель переводил часть своего содержания в фонд, который выкупал у владельцев родившихся в рабстве младенцев еще при крещении и затем возвращал благодарным родителям свободными людьми. Родственникам, настроенным либерально, Мигель и Андрес о своем вступлении в тайное общество ничего не сказали, чтобы те, сочтя их увлечение опасным, не запретили им заниматься столь благородным и нужным делом. Членам общества советовали не менять привычного образа жизни, дабы не вызвать подозрение у окружающих, поэтому молодые люди продолжали посещать аптеку Бенисьо и слушать выступления старших, не будучи уверенными в том, кто из них также состоит в тайном обществе, кто втихую шпионит, а кто просто приходит выпить домашней водки.

О разразившейся в Соединенных Штатах Гражданской войне жители острова узнали от капитанов прибывших на остров кораблей и из ввезенных контрабандой газет. В начале 1863 года по Пуэрто-Рико распространились копии Прокламации об освобождении рабов. К тому времени жители Сан-Хуана уже знали, что на севере произошло нечто важное. Многочисленные отряды испанских солдат высаживались в порту и незамедлительно отправлялись вглубь острова, чтобы охладить революционный пыл сорока двух тысяч рабов, до которых уже дошли последние новости. Деловые партнеры и родственники, проживавшие на Кубе, писали, что надзор за тремястами семьюдесятью тысячами рабов, работающих на сахарных плантациях острова, еще больше ужесточился.

Однажды вечером после очередных посиделок у Бенисьо Андрес показался Мигелю еще более задумчивым, и он предложил другу пойти к Аливио развеяться. Однако и улыбчивые красотки не сумели развеселить Андреса. По пути домой он оставался все таким же мрачным и сосредоточенным.

— Что тебя так беспокоит, друг, что ты даже отказался спеть с Ла Чиллоной? Ты сам не свой.

Андрес остановился под газовым фонарем на площади. В отличие от всегда гладко выбритого Мигеля, предпочитавшего длинные романтические кудри, Андрес стригся коротко, но, казалось, был не в состоянии справиться с буйной растительностью на лице и густыми бровями. Пышные ресницы так плотно прикрывши глаза, что кое-кто и не догадывался, какого цвета глаза у юноши.

— Сколько времени мы знакомы? — спросил Андрее серьезно, будто и правда не мог вспомнить.

— Ну, мне семнадцать, а познакомились мы, когда еще не было шести. Получается по крайней мере лет одиннадцать.

— И все это время мы были честны друг с другом, так?

— Конечно.

— Я хотел сказать тебе раньше, но молчал из уважения.

Андрес выглядел настолько подавленным, что Мигель мучительно пытался припомнить, чем же он мог обидеть друга.

Тот продолжал:

— Ты никогда не упоминаешь об этом, но все знают, что дон Эухенио владеет плантацией и ты, по-видимому, его единственный наследник.

Мигель кивнул.

— Но я не помню, чтобы мы когда-нибудь обсуждали судьбу принадлежащих тебе рабов. — В последней фразе звучало негодование.

Чувства друга поразили Мигеля.

— Мои рабы? Что ты хочешь этим сказать? Они вовсе не мои, — запинаясь, выпалил он и сразу же пожалел об этом. Он и сам понял, что его неуверенный, поспешный ответ звучит как оправдание. — Я хочу сказать, что…

— Мне не нужны твои объяснения! — оборвал его Андрес. — Это остается на твоей совести. Особенно если ты планируешь и дальше заниматься нашим общим делом.